Американцы полагают, что они имеют право убить плохих, и тогда останутся только хорошие

09.07.2016 08:30

Хотелось бы увязать парочку преинтереснейших вещей. А именно: абитуриентку, милую девушку-мусульманку в хиджабе не пустили в МГИМО. Вторая вещь – решение суда в Австрии об отмене результатов второго тура выборов (почти как в Украине) и назначении переголосования. И эти две вещи хочется увязать с еще одним событием – несколько дней назад умер значительный, крайне заметный, знаковый американский социолог, философ, футуролог Элвин Тоффлер.

Начнем с Тоффлера. Как полагается у порядочного западного мыслителя, родители его были родом из бывшей Российской империи, из Польши. Родился он в Бруклине. Элвин Тоффлер стал знаменит, когда в 80-м выпустил книгу «Футурошок». Книга мгновенно стала бестселлером, а пятью годами спустя вышла книга «Третья волна». С тех пор в создании, условно говоря, мирового образованного сообщества фамилия Тоффлера ассоциируется с идеологией и философией «третьей волны». Он не первый это придумал: в 73-м году в Штатах вышла книга Дэниела Белла, где он употреблял словосочетание «третья волна», то есть, формация, которая идет на смену индустриальному обществу. А вообще, о постиндустриальном обществе заговорил еще Сен-Симон.

Что говорится в этих книгах о «третьей волне»?

Было традиционное, оно же аграрное общество, которое сложилось вместе с великой неолитический революцией. То есть, когда людей стало больше, а хорошего пространства меньше. «Охотничье-собирательская» форма хозяйствования уже себя не оправдывала, потому что для охоты требуется порядка 15-20 квадратных километров на человека, чтобы кочевать по своим угодьям. Если меньше – охота уже не прокормит племя. Люди перешли к оседлому образу жизни и земледелию. И тогда сложилось традиционное общество с большой семьей – старшие, средние, младшие – со своими порядками, со своим укладом, где главное было – прокормиться. Простите, что я говорю хрестоматийные вещи, но ведь, знаете, не все читают эти хрестоматии. Далее – индустриальное общество. Изобрели, условно, архимедов винт, построили пирамиды – мы не знаем, как их построили, – изобрели паровую машину, следом великая французская буржуазная и одновременно промышленная. Начинают возникать фабрики, заводы, разделение труда, концентрация рабочей силы, поточный метод, стандартизация. Венец стандартизации – нарезное ручное стрелковое оружие. Когда в конце 19-го века любая деталь, любая запчасть для любой винтовки подходила к любой другой. Вот что такое стандартизация.

Следующий шаг – индустриальный мир. Надо получать образование, семья становится нуклеарной. Нуклеарной от слова «ядро». Это означает, что есть отец и мать, есть их дети. Насколько они заботятся о своих стариках-родителях – это уже вопрос. В деревнях, в аграрном обществе есть забота о родителях, а в городах старики доживают уже отдельно. И все держится вот на этой семье. Отец зарабатывает, мать хозяйствует, детей много, половина детей мрет от отсутствия гигиены и профилактики.

Затем, начиная со второй половины, особенно с последней трети 20-го века, вдруг оказывается, что SAAB отказался от конвейера и стал делать машины на небольших площадках вручную. Вдруг оказалось, что противозачаточная пилюля изменила представление о допустимости внебрачного секса, прежде всего, у женщин. И вдруг оказывается, что каких-то пять процентов населения может прокормить всех остальных, и «остальные» уже не являются строго обязательными. Вот это все и назвали «третьей волной» — сначала Белл, а затем Тоффлер, который это понятие развил и канонизировал. Кроме того, происходит переход к восстанавливаемым источникам энергии: хватит нам выкачивать нефть, газ, уголь, нужны ветряные двигатели, водяные…

Далее – и это очень интересно – разнообразие типов семьи. Очень интересно пишет Тоффлер о разнообразных семьях. «Разнообразные» – это двуполые, однополые, полные, неполные и так далее. «Третьей волне» соответствует дестандартизация во всем. Важнейшая черта – разовое использование вещей. Разовые стаканчики, разовая посуда вообще. Попробовали делать разовые подвенечные платья – не прижилось. Но, если когда-то вещи делались – английские товары! – так, что они служили десятками лет, то сейчас это никому не надо. Годика через два-три после покупки надо все выкидывать, потому что вышло из моды или сделано так, что сломалось.

Все происходит быстрей, быстрей и быстрей. И это непостоянство имеется во всем – в отношениях между людьми: сегодня одни, а завтра – другие, в месте работы, в географической, профессиональной мобильности.

Тоффлер предложил очень интересное понятие: «модульный человек». «Модульный человек» означает, что мы имеем дело не с человеком целиком, как друзья в юном возрасте и члены семьи, а с каким-то аспектом этого человека. Человек многогранен, в нем десятки площадочек, и мы стыкуемся с площадочкой: мы с ним сотрудники или по кооперативу или по работе, или по рыбалке, а что человек представляет из себя в целом, мы не знаем. И как только в нашей жизни меняется ситуация экономическая, политическая, мы разбегаемся с этим человеком, поворачиваемся друг к другу другими площадочками и работаем уже с другим. Такое вот взаимное потребление.

Тоффлер полагал, что все это неизбежно будет. Хотя одновременно писал, что все это альтернативная модель будущего, то есть, это будет, но не наверняка, однако все к этому идет. И, поскольку идет, мы должны быть к этому готовы. В этом есть, как писал Тоффлер, и крайне отрицательные моменты. Проводились исследования тысячи моряков, которые ходят в море в одинаковых условиях. Оказалось, у кого больше изменений в жизни, личной жизни – смена места жительства, смена партнера и так далее – у того уменьшается ресурс здоровья, тот больше болеет и быстрее умирает. Словно человек рассчитан на ограниченный ряд событий.

Быстротечность отношений с вещами, с местами, с людьми, с организациями Тоффлер называет трансценцией.

Но оказалось, что архаичные или традиционные общества, где отношения между людьми отнюдь не модульные, оказываются гораздо сильнее. По книге «Крестный отец», сицилийская мафия внутри себя имеет дело с людьми целиком. Это действительно «семья», как они себя называют. Семье можно полностью доверять. Эта семья позаботится о тебе всегда и во всем. Она отдаст за тебя жизнь, но и с тебя твою потребует. И она несравненно сильнее общества разобщенного. В этом разобщенном обществе в результате всех этих революций, скоростей и необыкновенных возможностей, от этого обилия информации очень частой болезнью стала депрессия. У людей появился своего рода когнитивный диссонанс, информационной шок. Когда на тебя валится такая гора информации, человек уже ничего не соображает и беспомощно говорит: «Я уже теперь не знаю, чему верить». Потому что понять он ничего не может, он только верит.

И мультикультура, по мнению адептов этой философии, является одним из аспектов, одним из свойств, одной из неотъемлемых особенностей этого прекрасного нового мира. Потому что люди сидят, с компьютерами работают у себя дома. Будут разные художественные течения: у одного – одно, у других – другое, и все они должны сосуществовать. Будут самые разные народы, разные обряды, разные религии – вот это все и есть мультикультура.

Есть еще один момент интересный в идеологии, философии «третьей волны» – это определенный антидемократизм. Как полагал Тоффлер, а вслед за ним и многие, решение вовсе не всех вопросов следует доверять большинству. Меньшинства, конечно, должны собираться и по разным поводам вырабатывать свои мнения. И меньшинства даже могут хотеть выходить из Евросоюза, но им говорят: «А мы не допустим у себя референдума по поводу «выходить из Евросоюза или не выходить». И это, оказывается, вполне в рамках той самой справедливой точки зрения, что народ, он, конечно, народ, но народ бывает дураком. Умные люди лучше знают, чего нужно народу. И вот образование этого европейского надгосударственного, наднационального правительства находится абсолютно в русле всей концепции «третьей волны», потому что национальные государства должны, согласно концепции, исчезнуть. Вообще, народы, нации, национальные культуры с их особенностями должны слиться в одной единой, и тогда все будет хорошо, потому что это путь прогресса.

Но постиндустриальное общество сталкивается с обществом традиционным, архаическим, и оно абсолютно не в силах ему противостоять. Как же теперь быть? Отказываться от своих ценностей? Десятилетия и десятилетия немцам объясняли, что любое насилие это фашизм. Теперь немец смотрит, как несколько смуглых ребят насилуют его жену, и зовет на помощь. Вопрос: что должен сделать нормальный мужчина, когда он видит, что у него на глазах кто-то пытается изнасиловать его жену? Убить и ничего больше. Это было всегда, везде и у всех народов, и это единственно разумная и единственно приемлемая мера. Потом можно сообщить, что предупреждал, что стрелял в воздух, что уже вызывал полицию, но полиция ехала 5 минут, или 25 минут и прочее… Но, в общем и целом, простите великодушно, эти ребята сами нарвались на свою смерть и ничего больше не заслуживают. Но в рамках современного мультикультурного постиндустриального общества убить насильника не получается.

И вот недавно австрийские судьи, члены Конституционного суда в Австрии сочли, что выборы второго тура прошли с нарушениями и что их надобно переиграть. Вы знаете, австрийским судьям, в общем и целом, тот подъем криминала, который приносят с собой неконтролируемые мигранты из соответствующих стран, абсолютно не нравится. Но сказать этого вслух они не могут. Но могут, как в данном случае, принять решение, поздравляя себя с тем, что им нисколько не пришлось кривить душой и поступаться совестью. Чего же не хочет Австрия? Австрия не хочет переставать быть собой, только и всего.

В сегодняшнем мире очень интересно сплетаются интересы транснациональных корпораций. А с точки зрения идеологии, философии «третьей волны», транснациональные корпорации – это идеал корпораций! Конечно же! Ведь у пролетариев нет отечества. Пролетарии, правда, пока еще думают, что оно у них есть. А вот у миллиардеров его, скорее всего, нет. Почему американский олигархат и полагает, что необходимо провести в президенты Хиллари Клинтон, так как Трамп может поломать всю эту замечательную систему, где извлекаются фантастические прибыли из всего, и не только промышленниками, но и военно-промышленными комплексом и самими военными, которые строят карьеры.

Транснациональные корпорации кровно заинтересованы в едином мире, потому что им уже распоряжаются они. Кому еще нужен единый мир? Университетской профессуре. Интересы транснациональных корпораций, которые хотят единый надгосударственный мир и интересы прогрессивной гуманитарной университетской и молодежной — простите за неловкий очень оборот — общественности, совершенно совпадают. При этом транснациональные олигархи хотят делать сумасшедшие деньги и иметь реальную власть над миром, а леваки-интеллектуалы хотят развития своих скромных карьерок: занять кафедру, выпустить книжку, которую заметят, и пользоваться престижем в своих узких, определенных кругах. Все! При этом они уверены в своей правоте. Никто из них не раскается никогда! Если завтра начнется гражданская война между христианами, мусульманами в Европе, никто из этих «мыслителей» не раскается никогда.

Есть прекрасный пример: гражданская война в Испании. Хемингуэй был замечательным писателем и своего рода идеалом, образцом, эталоном, и даже, простите, брендом. Он был мачо, он был охотником, он был спортсменом, он был драчуном, он был пьяницей, и он был гением. Но интеллектуалом он все-таки не был. И когда он писал – я пересказываю своим словами – как он ненавидит генерала Франка, охотившегося, сидя на складном стуле на уток под прикрытием своей мавританской кавалерии – он не понимал… Он так и не понял, что происходило в Испании в 36-39-м годах. Это понял Оруэлл, а Хемингуэй – нет. Он полагал, что против военного путча, за народ – значит, это правильно. А дальше – ему было некогда.

Вот то, что они ничего не поймут: Австрия не хочет переставать быть национальным государством. Но элои, эти беспомощные люди отшибают руки собственной полиции. После этого полицейские поворачиваются задом к мэру города, полицейские не подают руки президенту страны, так как работать невозможно. И когда такие «мультикультурные» государства сталкиваются с государствами архаичными, когда они сталкиваются с единством мусульманской уммы, они вдруг оказываются абсолютно беспомощными.

И вот сейчас мы возвращаемся к хиджабу. Когда писались прекрасные декларации и законы о запрете и справедливом запрете любой дискриминации — по полу, возрасту, расе, национальности, религиозной принадлежности и так далее – все это был абсолютно справедливо. Но заметим, что все эти декларации писались людьми, которые были воспитаны, более того, которые были сформированы исключительно в лоне христианской ментальности. Они могли быть неверующими, но, так или иначе, это сложилось в Европе как европейская христианская ментальность. Когда в любой европейской стране или в Штатах, или в России люди ведут таким-то вот образом, они полагают, что религия, будь то свидетели Иеговы, адвентисты седьмого дня, католики, православные, протестанты, буддисты и, разумеется, мусульмане – никому по большому счету не мешает. В Советском Союзе за 70 лет был создан своего рода светский ислам. Еще быстрее и не менее жестко он был создан Кемалем Ататюрком в Турции, где люди могли веровать в Аллаха, молиться Аллаху, но вся форма одежды, весь дресс-код, весь код поведения, привычек и так далее, свод законов был европейский, то есть, христианский. То есть: моногамия, никаких этих браков из четверых, никаких законов шариата по поводу сексуальных отношения, пития спиртных напитков, изображения художниками и так далее. И так оно было у мусульман в Советском Союзе, и отношение к имамам было ничуть не лучше и не хуже, чем отношение к священником любой другой конфессии и религии.

Но когда стал возрождаться ислам, все стало иначе. С одной стороны, европейцы, американцы, прежде всего, полагают, что они имеют право наводить порядок в исламских странах для их же блага: «Да бомбить, но для блага этого же народа. Да, они там убивают друг друга, поэтому мы поможем убить плохих, и тогда там будут только хорошие». То есть, полагая свои европейские ценности абсолютно универсальными, не в силах допустить, что у других народов, у других религий ценности могут выглядеть иначе.

В исламском мире они выглядят несколько иначе, и они гораздо более нетерпимы. Если сегодня христианство – это религия, а за ним весь образ жизни, который ведут и атеисты и все на свете, то с исламом не совсем так. Ислам подразумевает из себя кодекс поведения. Все отношения между людьми, устройство семьи и устройство власти, подчинение этой власти. То есть, одновременно это – идеология, наука о государстве, ментальность. Это все вместе. Шариат абсолютно неотделим от ислама. Можно быть христианином и вести себя, как угодно. Можно пойти на исповедь, а можно и не пойти. Можно пожертвовать на церковь, а можно не жертвовать. И можно считать при этом, что ты христианин. В исламе несколько не так и дресс-код – это подчеркивание своей принадлежности к исламской культуре, исламской идеологии, исламской системе ценностей.

У сегодняшнего христианства миссионерская функция как-то почти что иссякла. У иудаизма миссионерства не было никогда. Напротив, было замыкание в своей общине. А в исламе миссионерский посыл очень силен: хорошо бы сделать мусульманами всех, ибо это религия истинная. Дело здесь совсем в иной манере поведения.

Во Франции выходят мусульманские женщины одетые так, как требует шариат и начинают только что не бить француженку, которая в этом парке 20 лет загорала в купальнике – «хватит загорать в купальнике, не подобает загорать в таком виде»! Но этим мусульманам сегодня нельзя сказать: «Поезжай к себе домой и там живи, как хочешь». Отношения ислама и христианства сегодня ассиметричны. В христианских странах, где действует толерантность и терпимость, мусульмане могут пользоваться такими же правами, как любые другие люди. Но на исконной территории ислама эти шутки не проходят. Никто не собирается со своими христианскими обычаями лезть в Саудовскую Аравию, в Мекку и Медину. Более того, их туда не пустят. Более того, их за это покарают. Вот из-за этой асимметрии происходят тяжкие вещи: мусульманин, верующий в то, что он попадает рай, кого-то взрывает. Только симметричные отношения, только «как вы к нашему Петеньке — так и мы к вашей Машеньке» могут создать между народами, между людьми нормальные отношения.

Идея создания надгосударственного, наднационального мультикультурного общества не прошла. Потому что когда это чудесное общество сталкивается с обществами архаичными, способными убивать и готовыми умирать, имеющими очень жесткую систему ценностей, очень жесткую систему императивов и табу, оно оказывается бессильным перед архаикой и не в состоянии бороться, придерживаясь того, что называет своими ценностями.