Фигурантка дела за репосты: Очень хочу посмотреть в глаза следователю

24-летняя Мария Мотузная из Барнаула, обвиняемая в экстремизме и оскорблении чувств верующих из-за публикации мемов в "В контакте", дала интервью DW. 9 октября суд вернул ее дело в прокуратуру на пересмотр.Дело 24-летней жительницы Барнаула Марии Мотузной, обвиняемой в экстремизме и оскорблении чувств верующих из-за публикации картинок в социальной сети "В Контакте", суд вернул в прокуратуру во вторник, 10 октября. Защита девушки надеется, что это означает прекращение уголовного преследования. В интервью DW Мария рассказала о справедливости российских судов, желании уехать из страны и своих дальнейших планах.

DW: Если я правильно понимаю, ты удалила свой аккаунт "В контакте" в декабре 2017 года, а пришли к тебе в 2018-м?

- Мария Мотузная: Как я поняла, они сделали скрины еще до удаления моей страницы, то есть картинки уже были в каком-то файле и ждали. А потом, может быть, им не хватало чего-то для статистики, и они подняли свои заначки, потому что дело возбудили в апреле 2018 года.

- А что за картинки были?

- Всего четыре. По каждой статье - две картинки. По экстремизму это картинка, где темнокожий ребенок решает пример на доске неправильно и подпись: "Черная бухгалтерия". Еще фото - скрин комментария "В Контакте", там один комментатор спрашивает, каким надо быть, чтобы так шутить, а ему отвечают: "Белым".

По статье об оскорблении чувств верующих - это Иисус, который вдыхает сигаретный дым и выдыхает его через руки, и картинка с крестным ходом и подпись: "Главные беды России - это дураки и дороги".

- А почему ты удалила страницу?

- Просто по личным причинам, решила ограничить круг общения, ничего такого.

- Были какие-то предположения, может быть у адвокатов, почему именно на тебя и твою страничку вышли?

- Тут у нас было две версии. Либо элементарно методом тыка, как у многих других фигурантов. Либо же это связано с тем, что я ранее проявляла какую-то политическую активность, ходила на митинги, поддерживала Навального. Тогда я как раз на старую страницу выкладывала видео с ним, делала репосты, анонсы на митинги. Может быть, поэтому. Как раз до 2017-го я довольно активно этим болела. Но после выборов руки уже опустились.

- Получается, в апреле возбудили дело, в мае пришли с обыском, а в июле ты рассказала об этой ситуации в Twitter, после чего к твоему делу подключилась пресса и правозащитники. Тебя к этому кто-то подтолкнул или ты сама решила выговориться?

- Сначала я думала, что стоит просто привлекать к себе меньше внимания, а потом уехать из страны. А в июле я окончательно поняла, что уехать не удастся. И в один момент я наткнулась на статью про пытки в колонии. Я написала это исключительно на эмоциях от этой статьи, от того, что в целом в стране происходит, там даже видно, что без матов не получилось, за что я потом извинилась. Поэтому и в первом твите написано "меня, конечно, не пытали", потому что уровень беспредела и у меня, и в той ситуации совершенно разный. Но мне хотелось выговориться.

- Куда ты хотела уехать?

- Хотела уехать в Мексику - это единственная страна, куда не нужна была виза, и где у меня был знакомый русскоязычный человек, который мог бы мне помочь с адаптаций и социализацией. Но в итоге у меня просто не хватило денег на билеты.

- А сейчас хочешь уехать?

- Хочется, конечно. Но пока это невозможно, меру пресечения никто не отменял. И, кроме того, есть второй возможный путь - это остаться в России и помогать людям, попавшим в сходную с моей ситуацию. Я пока не думала конкретно, как я могу это сделать, но мне бы хотелось. Я думаю, что окончательно решу после того, как дело закончится, и я немного успокоюсь.

- А чем ты занималась до того, как началась эта история?

- Как раз через пару дней после того, как ко мне пришли, у меня была назначена встреча с агентом, чтобы сделать визу в Китай. Я планировала быть там в конце мая - хотела поработать учителем английского. Это был хороший способ уехать из Барнаула, применить свои знания языка, а теперь вот. Я готовилась к отъезду и даже не работала, а после обыска мне заблокировали все банковские карты, и нормальную работу было уже не найти.

- Дело началось с показаний двух свидетельниц, девушек, которые сообщили об экстремизме у тебя на странице. Ты что-то о них знаешь? Зачем им это было нужно?

- В какой-то момент мне стало их жалко, их начали травить в соцсетях, называть стукачками, я хотела им помочь, звонила, спрашивала: "Может быть вас заставили это сделать, что-то пообещали". Но они мне не ответили. Судя по тому, как омерзительно они вели себя на суде, они сделали это добровольно - ухмылялись и никакого сочувствия ко мне не испытывали.

Все, что я о них знаю, это то, что они подруги и учатся на кафедре уголовно-розыскной деятельности, у них на страницах в соцсетях фотографии в полицейской форме, я сразу подумала, что это должно быть связано с их учебой. Может быть, им сказали - вы напишете донос, а мы вам зачет поставим. Мне часто говорили: "Напиши ответное заявление". Но мне этого не хочется делать, зачем отвечать злом на зло и, может быть, портить людям жизнь.

- Как к делу отнеслись родители?

- Мама у меня глубоко верующая. Я пришла к ней после допроса, где у меня отобрали телефон и деньги, я начала плакать. В то время я еще думала, что меня будут судить только за оскорбление чувств верующих. Когда я маме об этом сказала, она возмутилась, спрашивала, зачем я такие картинки сохраняла, зачем я ходила на митинги. Но потом я ей все объяснила, что даже за картинки и митинги не должно быть такого наказания для человека. И все оставшееся время она меня поддерживала.

- Ты вообще боялась? На какой-то из судов ты пришла в футболке с надписью про Иисуса и фразой "Отвалите, блин", что было довольно дерзко. Не страшно было так рисковать?

В какой-то момент у меня просто появилась злость на этих судей, на прокурора, которые вели себя безумно несправедливо, и мне хотелось как-то продемонстрировать, что это полный абсурд. Я понимала, что это может их разозлить, но все равно же законного приговора не будет, так что почему бы им немного не указать на эту несправедливость. Кстати эта надпись вообще не имела отношения к религии или конкретно к этому делу, а ее привлекли к материалам дела. Фотографию и текст подшили.

А на первых судах меня колотило страшно, это уже потом все эти процессы превратились в будничные вещи и стало почти все равно.

- Как ты отреагировала на поправки к 282 статье, внесенные на прошлой неделе?

- Не скажу, что я испытала какую-то радость. Когда полгода тебя таскают по судам и искренне считают преступником, допрашивают, а тут это доходит до Путина и он такой: "Ну хорошо, давай ты не будешь садиться в тюрьму". То есть меня не оправдают, я не получу компенсацию, но дело просто переведут в административное и назначат штраф. Стало немного спокойнее за свою судьбу, но радости не было.

Я это вижу как реакцию на недовольство общественности. Если раньше на одно дело за репост выйдет одна статья в СМИ, знакомые немного пошумят и все, то тут с каждым разом волна становилась все больше, недовольство нарастало, и президент не мог не отреагировать, особенно в его ситуации после пенсионной реформы. Им нужно было хоть немного смягчить общественное недовольство, что в принципе и произошло.

- Что будет дальше?

Дело передали прокурору, прокурор сказал моему адвокату Алексею, что, скорее всего, дело там и закроют, и все будет хорошо. Возможно, меня пару раз вызовут на допросы к следователю. Честно говоря, очень хочется посмотреть ей в глаза, потому что после передачи дела в суд у меня такой возможности не было.

- И ты теперь больше картинки не сохраняешь и на митинги не пойдешь?

- Да нет, я сохраняю, но уже не такие. Эти картинки я сохраняла четыре года назад, сейчас я бы их даже не сохранила, у меня чувство юмора другое. А на митинг против пенсионной реформы я бы пошла, если бы он был согласованный. Пока идет процесс, я бы побоялась идти на несогласованный, в СИЗО не хочется оказаться. А если еще будет митинг, и я уже не буду под следствием, я обязательно пойду.

Эта новость также на сайте Deutsche Welle.