Апокалипсис для Москвы. Заграница нам (не) поможет

Статті

21.07.2014 12:42

Статті

Есть ли в эпоху пост-глобализации алгоритм противостояния государству-агрессору? Почему не работают заявленные модели его укрощения? И какой есть выбор у Европы?

Может ли Запад остановиться Россию? (фото: lenta-kazan.ru)

Есть ли в эпоху пост-глобализации алгоритм противостояния государству-агрессору? Почему не работают заявленные модели его укрощения? И какой есть выбор у Европы?

«Боинг-777», сбитый в небе над Донбассом, заставил весь мир пережить те чувства, которые довлеют над украинцами уже несколько месяцев. Ужас и надежду. Событие не сравняло голландцев или британцев с украинцами, нет. Но оно многое прояснило для тех, кто до сих пор взирал на восточные регионы Украины – и то, что там разразилось, - чересчур отстраненно. Теперь им стало более-менее понятно, что испытывает средний украинец, дорожащий своей страной, глядя на войну на Донбассе. Да, ужас и надежду. Ужас – от того, что там уже произошло. И надежду – на то, что весь этот ужас, как страшный сон, однажды прекратится. Кремль, заваривший кровавую кашу, отступит. Если не по своей воле, то хотя бы в силу весомых внешних обстоятельств. Вот мировое сообщество – которое до недавнего времени не страдало, а сейчас ощутило реальную боль потерь - «надавит», вот путиномика опадет, точно триколор в безветрие, вот в Белокаменной начнется «русский бунт, бессмысленный и беспощадный», однако свергающий с трона «кремлевского карлика»… Да, так было. В это хотелось верить. Вчера – больше всего украинцам. Сегодня – всему цивилизованному миру. Путин отступит, Россия – с «подрубленной» экономикой - отползет. Но проходят месяцы украинских упований (и дни, приближающиеся к неделе - европейских и мировых), а апокалиптические пророчества в отношении Москвы не сбываются. Ни одно. От самого грозного до самого курьезного. Начнем с первого.

«Страна-изгой»

Когда по Украине вовсю катилась «русская весна», а Крым уже был аннексирован, Барак Обама назвал Россию «региональной страной». А примерно месяц спустя The New York Times заявила, что глава Белого дома, по-видимому, намерен применить к России механизм, который Соединенные Штаты уже запускали в отношении Советского Союза в 1947 году, что, как известно, в конце концов завершилось распадом СССР. Тот путь был долгим, требующим разного рода альянсов, но результативным. Нынешний намечающийся «конкордат» против Москвы также по определению требует союзников. Вашингтон планирует привлечь к делу даже Китай – страну, обычно выказывающую России если не поддержку, то хотя бы нейтралитет. В Москве публикацию в NYT тут же прокомментировали. Глава комитета Госдумы по международным делам Алексей Пушков назвал планы руководства США «новой версией холодной войны», имеющей целью изолировать Путина, а Россию превратить в «страну-изгоя».

Если быть точным, то сам термин rogue state, окончательно оформившийся в политическое клише при президентстве Билла Клинтона в 90-е годы минувшего века (наряду с другим: state of concern – государство, вызывающее тревогу), следовало бы переводить как «страна-жулик». Потому что rogue как раз и означает – жулик. А еще – мошенник, плут и негодяй. Однако в широкий обиход на русском вошло именно это сочетание: «страна-изгой». «Родимых пятен» у таких стран – несколько. Среди них – неуважение к международному праву, его грубые нарушения, угрозы государствам-соседям, пособничество терроризму. В общем, все то, что сегодня наглядно демонстрирует Россия.

При всем пропагандистском налете (за что формулировку неоднократно критиковали некоторые интеллектуалы, в том числе западные – Хомский, Деррида) диагноз «страна-изгой» довольно точно описывал процессы, происходящие в мире, переживающем глобализацию. Есть общее направление, курс, проложенный цивилизованными индустриальными державами. Эти первопроходцы занимают первую клетку в матрице, предложенной в 1997 году Мадлен Олбрайт, тогдашним госсекретарем США. За ними следуют развивающиеся демократии, стремящиеся к прогрессу и лучшей доле (клетка №2). Дальше – «неудавшиеся страны» (failed state). И наконец – отщепенцы, этакая «сортовая примесь» (еще один перевод английского rogue), которая портит вкусовые качества нарождающегося глобального благоденствия: «государства-изгои». В отношении них Соединенные Штаты, как единственная сверхдержава, на которой лежит особая ответственность, просто обязаны применять стратегии нейтрализации. Цель-минимум – сдержать агрессивные проявления стран-отступниц. Цель-максимум – «путем селективного давления», как в свое время выразился Энтони Лейк, советник Клинтона по нацбезопасности, добиться их трансформации «в конструктивных членов международного сообщества».

США никогда не прописывают доктрины без того, чтобы не начать их воплощение в жизнь. Они их и воплощали. КНДР, Ирак, Иран, Афганистан, Куба, Ливия, Югославия – эти и ряд других «изгоев» в значительной степени ощутили это на себе. Эффект от воздействия был разный, однако следует заметить, что, во-первых, вокруг страны-отщепенца практически никогда не удавалось создать зону полной изоляции. Во-вторых, за исключением Югославии, все «изгои» находились на почтенном удалении от цивилизованной Европы. В-третьих, их экономический потенциал был значительно ниже того, что имеет сегодня Россия. Наконец, в-четвертых, успех прописываемых США «снадобий» был тем заметней, чем глубже их применение было «запрятано» по шкале времени вглубь эпохи становления глобализации – эпохи, которая, по оценкам ряда экспертов, завершилась с наступлением мирового экономического кризиса 2008-го. Именно в этот год сбылись мрачноватые прогнозы антиглобалистов и критиков неолиберальной модели развития, а мир вступил в эпоху пост-глобализации. США, с которых годом ранее кризис начался (Джордж Сорос в своей книге «Новая парадигма финансовых рынков» относит его старт к августу 2007 года – «когда центральные банки были вынуждены взять на себя финансовые обязательства для того, чтобы обеспечить ликвидность банковской системы»), несмотря на рецессию, и сегодня еще дающую о себе знать, продолжают оставаться самой мощной экономикой (чей ВВП составляет более одной пятой от мирового) и центром мирового хозяйства. Однако сама неолиберальная модель все более критикуется – за то, что является слишком уязвимой, чтобы бить примером для всех остальных партнеров, особенно не западных. Это напоминает картинку несущегося вперед локомотива, от которого мало-помалу отцепляют вагоны в надежде пристроить их на какую-то иную колею за каким-то иным тепловозом.

Экономические контроверзы, как обычно, инициируют контроверзы политические. Любопытно, что риторика возрождающейся «холодной войны», слегка опередив ход экономических событий, впервые в полный голос прозвучала в год зарождения мирового кризиса (а вовсе не сегодня, как это обозначил господин Пушков). Причем из уст президента России Владимира Путина. На Мюнхенской конференции по вопросам политики безопасности 10 февраля 2007-го. Тогда тезисы хозяина Кремля о том, что «для современного мира однополярная модель не только неприемлема, но и вообще невозможна» и что «вся система права одного государства, прежде всего, конечно, Соединённых Штатов, перешагнула свои национальные границы во всех сферах: и в экономике, и в политике, и в гуманитарной сфере навязывается другим государствам», были восприняты на Западе как взрыв новой «фултонской речи», донесшийся с востока. Сенатор США Линдси Грэхам даже заметил, что Путин своим единственным выступлением «сделал больше для объединения США и Европы, чем мы сами смогли бы сделать за десятилетие». Возможно, в этом и была правда, но не вся. Потому что, пригубив щепоть испуга, а затем полной ложкой зачерпнув от пресловутого кризиса, Запад оказался неготовым быть вместе перед лицом тех вызовов, которые бросила ему Россия своей агрессией против Украины. Нужно сказать правду: Запад – расколот. И Европа, за исключением Великобритании, части скандинавов и ряда новых демократий, адресуя свои филиппики Москве, на деле опасается возвращения к старым глобалистским схемам, с непререкаемым лидерством Вашингтона. К тому же единство Европы – это ныне что-то вроде паломничества толпы в супермаркет: у полок с продуктами общность взглядов заканчивается, и каждый действует сообразно своим запросам и пристрастиям. Именно поэтому всякие заявления о том, что Россию в ближайшее время могут превратить в «страну-изгоя», порождают больше скептиков, чем оптимистов. И в самой России, и на Западе. В Белокаменной лейтмотивом звучит мысль: тавро «страны-изгоя», если таковое будет поставлено на Россию, бумерангом вернется к самим инициаторам процесса – поскольку мировая экономика слишком связана, переплетена в сфере товарных потоков, услуг и финансовых институтов. Ни США, ни, тем более, ЕС на это не пойдут. Даже те, кто в России сочувствует Украине и терпеть не может Путина и его режим (например, Борис Немцов), советуют украинцам не строить иллюзий относительно быстрого усыхания экономического потенциала России: этого не будет. По другую сторону Атлантики скепсиса тоже хватает. Американский политик и публицист Патрик Бьюкенен, в свое время написавший книгу «Смерть Запада», также заявляет о том, что попытки сделать из России «страну-изгоя» обречены на провал. Запад в этом своем усилии долго не продержится и будет вынужден отступить.

Помимо отсутствия монолита в рядах европейских держав (в первую очередь – именно их), есть и другие факторы, делающие невозможным задействование механизма «изгнания» России - новые экономические оси с ее участием. Например, БРИКС – Бразилия, Россия, Индия, Китай, ЮАР – государства, пытающиеся создать что-то вроде альтернативы G7. Их суммарные показатели (даже без учета данных ЮАР, ставшей полноправным членом БРИКС последней) впечатляют: более четверти территории Земли, более 40% населения планеты, почти 15% мирового ВВП. Последняя встреча стран БРИКС на высшем уровне, состоявшаяся на этой неделе в Бразилии, была, помимо прочего, анонсирована как мероприятие, на котором не будут критиковать Россию за Украину. А днем позже, когда на саммите ЕС планировался к рассмотрению вопрос о приостановки кредитования России со стороны ЕБРР и Европейского инвестбанка, пришло сообщение, что БРИКС создает альтернативу МВФ и Всемирному банку в виде Банка развития и резервного фонда с капиталом в $100 млрд. Не слишком плохая альтернатива для «страны-изгоя», верно?

Или другой, чуть более ранний пример: Петербургский экономический форум, состоявшийся в мае. 73 страны-участницы, 175 подписанных соглашений на общую сумму более 400 миллиардов рублей. Тоже не очень похоже на блокаду страны-агрессора.

«Изгой» – это, как говорится, высшая мера наказания. Ладно, допустим, ее применить невозможно. Но, может быть, за душой у мирового сообщества, хотя бы и ослабленного пестротой своих разновекторных устремлений, есть какие-нибудь менее весомые, но все же козыри, способные урезонить зарвавшуюся Россию? Есть. Но тоже – на уровне деклараций и заявлений о намерениях. Не более.

«Дешевая нефть плюс-минус эмбарго»

Первым о выбросе дешевой нефти на рынок как реакции на агрессивную политику Кремля заговорил Джордж Сорос, в марте текущего года. По его мнению, самым жестоким ударом по России могла бы стать продажа нефти из стратегического резерва США. Такой шаг опустил бы цену за баррель гораздо ниже цены в $100 – отметки, от которой, как считает биржевый гуру, верстается российский бюджет. Таким образом федеральный бюджет будет разбалансирован, и в стране начнутся социально-экономические потрясения.

Вслед за этим последовало сообщение о продаже, впервые за 24 года, пяти миллионов баррелей нефти из этого самого стратегического резерва США, насчитывающего около 700 миллионов баррелей. Это действительно снизило цены на мировом рынке, хоть и не слишком. В Нью-Йорке фьючерсы упали на два доллара – до отметки $97,99, однако вскоре скорректировались до $98,22 за баррель. Один из американских экспертов, консультировавший в свое время администрации двух президентов – Форда и Картера, – заявил о том, что при продаже Соединенными Штатами 500 тысяч баррелей нефти в сутки, цена за баррель может упасть куда существеннее – на $12, что приведет к потери 40 млрд дохода, или 2% ВВП, для России. Однако другой заокеанский аналитик Тон Финлон, из Energy Analytics Group Ltd., прогнозирует кратковременный эффект от такой интервенции, поскольку мировые цены на нефть имеют свойство быстро восстанавливаться после подобных колебаний.

Еще один заявленный вариант демпинга (и, следовательно, подрыва российского бюджета) – снятие эмбарго на иранскую нефть. Об этом, также в марте, говорил украинский эксперт по энергетической безопасности Богдан Соколовский. Алгоритм тот же: Иран выходит на рынок и обваливает его. А Россия повторяет судьбу Советского Союза.

Соединенные Штаты запрет в самом деле сняли, позволив Ирану продавать нефть Японии и десяти странам Евросоюза. Однако пока что никакой катастрофы не произошло. Тем более что в Тегеране восприняли такой жест неоднозначно, заявив о введении собственного эмбарго - на поставки нефти и газа всем 27 странам-членам ЕС, мотивируя свое решение враждебной политикой этих государств по отношению к Ирану.

Более радикальный шаг, предлагаемый, например, экспертом Института Горшенина Владимиром Заставой, – уже не снятие, а наложение эмбарго. На российскую нефть. При таком повороте событий, считает Застава, экономика России не позднее чем через год развалится.

Решение столь же «изящное», сколь и неосуществимое. По утверждению аналитиков инвестиционного банка Morgan Stanley, «без резолюции Совета Безопасности ООН о запрете экспорта российской нефти, которая невозможна из-за права России на вето, запрет на экспорт нефти из России окажется неэффективным. В худшем случае, предполагающем запрет на экспорт нефти из России и в США, и в ЕС, Россия сможет перенаправить экспорт в Китай или другие страны». Более того, мировой рынок не способен найти замену для 2,7 млн баррелей в сутки, если поставки нефти из России на Запад попадут под запрет. А в случае перебоев в нефтеобеспечении Европа будет вынуждена «подсесть» на импорт сжиженного природного газа (СПГ), что взметнет на него цены и создаст напряженность для всех стран-импортеров СПГ в Европе, Азии и Латинской Америке.  

Короче, грандиозный сценарий в духе песенной строки Юрия Шевчука «Когда закончится нефть, наш президент умрет» – пока что в повестке дня не стоит. Равно как и другой, который можно условно назвать –

«Европейская газовая диета»

В марте Евросоюз, помимо прочего, отреагировал на аннексию Крым решением о снижении зависимости от импорта российского газа, о чем сообщил глава Евросовета Херман Ван Ромпей. Сланцевый газ из США и расширение сегмента возобновляемой и ядерной энергетики – вот заявленные рычаги вытеснения российского газа. Однако рычаги, скорее, на отдаленную перспективу, лишенные возможности использовать их «здесь и сейчас». Сегодня Россия обеспечивает 34% потребностей ЕС в газе, а для трети его членов, включая Финляндию, Польшу и страны Балтии, поставки «голубого топлива» идут почти исключительно из России. Если даже допустить, что Евросоюз «внутри себя» в вопросе газовой диверсификации приедет к согласию, говорить о возможности мобильно перевести все это на какие-то иные рельсы – значит блефовать. Это, собственно, понимают в Старом Свете (британская The Guardian, например, проанализировав ситуацию, в конце мая пришла к выводу, что для Европы маловероятно в ближайшем будущем полностью избавиться от российской газовой зависимости). И это понимают в Кремле. Владимир Путин называет прекращение поставок российского газа европейцам вещью «совершенно нереальной», из тех, что делаются только «в ущерб себе, почти через кровь», чего лично он представить себе не в состоянии. В общем, как говорил один чеховский персонаж, «этого не может быть, потому что не может быть никогда». Означенный персонаж мыслил чисто умозрительно. Путин – с трезвым расчетом. Существенная разница.

Оружие пост-глобализма?

В каком-то смысле дискуссия о возможности «газовой диеты» для Европы – это уже смесь курьеза с экзотикой. Лишь немногим уступающая по забавности обсуждению (как «эффективного средства» борьбы с Россией) перспектив отказа европейцев от русской водки, икры, бриллиантов и соболей. Или введению санкций против Бородая и Губарева. Это имитация деятельности и затушевывание реальных возможностей воздействия на страну-агрессора. В конце концов, даже секторальные санкции, мантры о которых повторяются уже несколько месяцев, не являются «оружием массового поражения» в противостоянии с Москвой. В Минфине РФ признают, что такие радикальные меры могут привести к ухудшению финансового состояния подпавших под санкции отраслей российской экономики, а также «условий заимствования, росту премий за риск и усилению оттока капитала». А это, в свою очередь, вызовет падение курса рубля, повышение планки инфляции, ухудшение потребительской уверенности и дальнейшее сокращение инвестиций в основной капитал. При этом ВВП страны «усохнет» на 0,2-0,3%. Неприятно, да. Но не фатально. И не быстро.

А действовать - тем более после сбитого «Боинга» - следует как раз быстро. И технологично. Один из таких вариантов связан с возможностью отключения российских банков от международной платежной системы SWIFT (Society for Worldwide Interbank Financial Telecommunications – Сообщество всемирных межбанковских финансовых телекоммуникаций). Вот что по этому поводу заявляет на страницах интернет-издания Slon Василий Якимкин, доцент кафедры фондовых рынков и финансового инжиниринга Российской академии народного хозяйства и государственной службы при президенте Российской Федерации:

– Если нас отключат от системы SWIFT, как произошло с Ираном, то нам ни один банковский перевод нельзя будет осуществить. Это сразу будет банковский коллапс: мы ни нефть, ни газ не сможем продавать в Европу. И мы ни один товар не сумеем купить – у нас в мегаполисах начнется продуктовый коллапс. У SWIFT полная монополия, альтернативных систем нет. У китайцев есть своя система только для внутреннего пользования, и потребуются десятилетия, чтобы Китай ввел параллельную систему такого же уровня, и она бы себя зарекомендовала. У наших банков кредитная линия сейчас открыта только в европейских банках и немножко в американских. Они могут брать кредиты в Сингапуре, в Китае. Но если их от системы SWIFT отключат, то никто не сможет им кредиты перечислить даже из Сингапура и Китая. Будут возить самолетами купюры? Но в наш век никто на это не пойдет, скажут, не нужны нам такие клиенты. 

Решение простое, быстрое, технологичное и эффективное. Правда, российские банкиры не очень верят в вероятность его применения. Тем более – в авральном порядке. Поскольку даже в отношении Ирана в 2012 году такому шагу предшествовало уведомление, сделанное за несколько месяцев до него. Вдобавок если массовое отключение российской банковской системы от SWIFT все-таки осуществится, оно, считают московские финансисты, заденет сферу интересов крупных европейских и американских компаний, работающих на территории России. Отсюда, мол – вряд ли эта карательная мера вообще будет введена.

После инцидента с малазийским авиалайнером представляется полным сумасшествием, если финансовые скептики окажутся правы в оценке вероятности данного события. Если тумблер SWIFT никто никогда не повернет для России в положение off. Но это лишь подтвердит тот факт, что Путин куда больше разбирается в процессах пост-глобализации, чем те, кто сегодня – по крайней мере, на словах – пытаются его урезонить. Это в какой-то степени закономерно. Еще весной прошлого года в Москве состоялась конференция «Пост-глобализация. Конец неолиберализма и возрождение социального государства». Авторитетные политологи, социологи и экономисты из разных стран не только дискутировали о путях выхода из экономического кризиса, сопутствующего закату неолиберализма, о геополитических вызовах однополярному миру с гегемонией США в международной политике и валютных альтернативах доллару в мировой экономике. Они еще и давали рецепты. Один из них (от известного канадского экономиста Алана Фримена) – Россия должна воспользоваться опытом Соединенных Штатов, которые в XX веке смогли преодолеть кризисные явления, инвестируя в военное производство. Только когда указанные инвестиции достигли солидных размеров, государство смогло выбраться из кризиса. Немного странно, что господин Фримен не привел в качестве назидательного примера гитлеровскую Германию – это было бы еще более логично и красноречиво. Ее тоже подняла «с колен» полная милитаризация страны. Штука только в том, что пушки и танки никогда не выпускают в исключительно экономических целях. Их производят, чтобы они стреляли. А их переизбыток эту стрельбу почти гарантирует. И наступает момент, когда умиротворение страны-агрессора путем переговоров становится уже невозможным.

Буквально на днях - после бразильской встречи Путина с Меркель, но до крушения малазийского «Боинга» - последнюю протроллили в интернете, назвав «фрау Риббентроп», намекая на аналогии нынешних устных договоренностей с известным пактом. Но, возможно, более точным было бы сравнение лидеров Европы, пытающихся увещевать хозяина Кремля какими-то шаманскими пассами и без серьезных силовых действий, с Невиллом Чемберленом – премьер-министром Великобритании, подписавшим с Гитлером мюнхенский договор о расчленении Чехословакии. Вернувшись после этого позора в Лондон, Чемберлен не постеснялся изобразить из себя Дизраэли и принародно произнести: «Во второй раз в нашей истории привозится из Германии на Даунинг-стрит мир с честью». Менее года спустя разразилась Вторая мировая война.

Сравнение, безусловно, не есть доказательство. Но все-таки Европе придется привыкнуть к мысли о том, что в международной политике (как и в политике вообще) нет места выбору между добром и злом. Выбирают только между злом большим и меньшим. И сегодня еще остается время, чтобы определиться, кто в эпоху пост-глобализации менее всего похож на «голубя мира». И понять: экономической войны – да, с неудобствами, да, с потерями, но в основном денежного толка - уже не избежать. Но это единственный путь урезонить «кремлевского карлика» и предотвратить иную войну – полноценную. Третью мировую.