Дональд Трамп все-таки воспользовался шансом сделать ситуацию на Ближнем Востоке еще более запутанной и разорвал ядерное соглашение с Ираном. Важность этого решения главным образом состоит не столько в повышении рисков войны в регионе, непредсказуемой динамике цен на нефть или углублении раскола между Вашингтоном и его ключевыми европейскими союзниками, сколько в дальнейшем разрушении институтов безопасности в современном мире.
На первый взгляд, решение американского президента не лишено оснований и логики. Вполне возможно построить убедительную аргументацию в поддержку того тезиса, что ядерная сделка с Ираном – так называемый Совместный всеобъемлющий план действий – далека от совершенства. Этот документ был подписан между Ираном и шестью государствами – США, Великобританией, Францией, Россией, Китаем и Германией; одобрен Советом безопасности ООН и предусматривал ограничение иранской ядерной программы до уровня, на котором ядерное оружие будет недоступным, в обмен на снятие международных санкций и возврат Ирана в глобальную экономику. Дух документа отражал мировоззрение администрации президента Обамы, а также общее желание пяти постоянных членов СБ ООН и Германии наконец-то снять иранскую проблему с повестки дня, где она находилась до этого как минимум двенадцать лет. В 2015 году в мире хватало других проблем, и обмен по принципу "ядерные военные возможности на снятие санкций" казался хорошей идеей. Иран вывел из строя 70% своих ядерных центрифуг, вывез почти весь обогащенный уран со своей территории и открыл доступ ко всем своим объектам для МАГАТЭ.
Трамп хотел более надежных гарантий. На этом строилась его предвыборная риторика, где ядерная сделка с Ираном – предмет особой гордости Обамы – подвергалась острой критике. В основе этой риторики лежит очень спекулятивный момент: с одинаковым успехом можно доказывать, что санкции (или их отсутствие) увеличивают или уменьшают шансы Ирана заполучить ядерное оружие. Если санкции есть, то режим, опасаясь за свое существование, платит любую цену за спасительный ядерный арсенал, как это сделала Северная Корея. Если санкций нет, то в любой момент полученные дополнительные экономические ресурсы можно направить на доработку ядерного оружия. Желающие поспорить могут выбирать любую позицию в споре и обосновывать ее до бесконечности.
Если бы США остались в сделке, то мы бы точно узнали, что она была плохой, если бы через несколько лет передумавший и разбогатевший Иран вдруг обзавелся ядерным оружием, а заодно и средствами его доставки. Если сейчас Тегеран вернется к военным разработкам и завершит их, несмотря на американские санкции, мы сможем сказать, что плохим было решение Трампа. В любом случае, у нас нет надежного способа гарантировать прочность безъядерных намерений "пороговых государств": и это важный урок для Северной Кореи и всех тех, кто всерьез ожидает ее отказа от ядерного потенциала.
Многосторонние режимы санкций поддерживать достаточно сложно, и пример с Ираном не только станет иллюстрацией к этому тезису, но и увеличит издержки на поддержание единства по вопросу антироссийских санкций.
Проблема усугубляется двумя обстоятельствами. Во-первых, технологии нельзя «изобрести обратно» или забыть. Эта особенность играет ключевую роль с самого начала реализации большой стратегии США, нацеленной на недопущение или максимальное замедление расширения круга ядерных держав. Этой большой стратегии уже более 70 лет, и то, что ядерные государства в современном мире можно пересчитать по пальцам двух рук, можно считать ее удивительным успехом. Тем не менее, время работает в пользу распространения ядерного оружия.
А во-вторых, случаев отказа от ядерного оружия в истории было крайне мало для разработки надежных механизмов и алгоритмов. Добровольно от готового ядерного арсенала отказалась ЮАР в конце 1980-х-начале 1990-х. Украина, Беларусь и Казахстан вывезли ядерное оружие, которое находилось на их территории, но не контролировалось ими в полной мере. Южноафриканский прецедент во многом остается уникальным.
Иранская сделка связана и с ядерной программой Северной Кореи: похоже, идеальным для США вариантом был бы южноафриканский в исполнении обоих государств. Выход из сделки может быть шагом как в этом направлении, так и в противоположном. Очевидно, соглашение 2015 года давало недостаточные гарантии, не говоря уже о том, что никак не касалось разработки ракетных программ и в целом поведения Ирана в регионе, на что и указывали сторонники выхода из него в Вашингтоне. Но с другой стороны, требовать от Ирана большего было нереалистично. Что лучше – соглашение, которое дает частичные гарантии и сильно зависит от доброй воли сторон или политика чистых силовых расчетов и давления?
Дональд Трамп выбрал второй вариант. Его можно за это критиковать. Но также стоит помнить, что мы живем в мире, где за последние четыре года договоренности значительно обесценились, доверие снизилось, а роль доступного силового потенциала возросла. Трамп исходит из того, что врагам нельзя доверять - или можно, но только в крайнем случае. Барак Обама назвал это решение ошибкой. Понять, кто из них прав, будет непросто: события на Ближнем Востоке будут развиваться в сторону обострения, и понять, какое решение было бы лучшим - проявить больше или меньше доверия к Ирану, - станет невозможно.
Дилемма американского решения в том, что оно, вроде бы, учитывает эти изменения, но в то же время усиливает их эффект. После выхода из сделки доверия станет еще меньше, а роль силы – еще больше.
Для нас в этом всем есть еще один, отдельный урок. Он касается режима многосторонних санкций. Раскол между позициями Великобритании, Франции, Германии и США симптоматичен и касается самой, что ни на есть горячей для нас темы: санкций. Многосторонние режимы санкций поддерживать достаточно сложно, и пример с Ираном не только станет иллюстрацией к этому тезису, но и "благодаря" уменьшению взаимного доверия, увеличит издержки на поддержание трансатлантического единства по вопросу антироссийских санкций. Так что для нас выход Вашингтона из иранской сделки может иметь неожиданные последствия.