Это первый раз за всю историю путинского правления, когда он недвусмысленно заявил на заседании Валдайского клуба: хватит, мол, очернять светлый образ Украины,— а ему начали отвечать: во-первых, мы никого не очерняем (Скабеева), а во-вторых, если мы не будем говорить об Украине, о ней заговорят солдаты НАТО (Евгений Попов в своём телеграм-канале).
Нет, они ещё не дошли до того, чтобы прямо саботировать его указания. Они как бы оправдываются. Но объективную реальность никуда не денешь: даже Путин не может остановить вал антиукраинской пропаганды на российском ТВ. Просто тогда нам придётся обсуждать Россию, а этот навык утрачен. Максимум, что можно констатировать — это приращение золотого запаса. Разговоры о проклятых девяностых опасны прежде всего потому, что сейчас то же самое минус свобода прессы (то есть миску не придвинули, но тявкать запретили). Хроники передвижений первого лица могли интересовать массу лишь на фоне неподвижности предыдущего лидера. Бесконечно охаивать Америку нельзя было уже в семидесятых, потому что главная цель русского человека, вообще наша национальная идея — попасть за границу, любой ценой уехать отсюда. Войти туда либо с эмигрантским чемоданчиком, либо на танке. А внутренних тем для разговора нет, потому что планов на жизнь здесь опять-таки не просматривается. Не зря же все наши самые горячие разоблачители Запада давно обзавелись там недвижимостью либо гражданством.
Вот к чему пришла Россия на двадцатом году путинского правления: у неё нет тем для обсуждения, кроме фейкового, неполноценного и во всех отношениях младшего брата, недогосударства, которому мы желаем только добра, но они, сволочи, не понимают. И журналисты, работающие на центральных каналах в бессовестно расплодившихся патриотических ток-шоу, так же не могут остановиться, как в 2000 году ОРТ и НТВ не могли примириться после слияния "Единства" с "Отечеством". Политикам-то всё равно, у хозяев никаких принципов, а журналистское сообщество как раскололось, так и не срослось, даже на украинской почве.
Говорить ведь имеет смысл о том, что можно изменить. А изменить при Путине нельзя ничего. Да и насчёт перемен после Путина вопрос остаётся открытым, потому что когда Володин говорил, что Путин — это Россия, он, оказывается, не так уж и заблуждался.