Когда в Беларуси ужесточились условия содержания в ИВС и как люди справляются с тяготами заключения - об этом DW рассказали бывшие узники, в том числе и корреспондент Александр Бураков.Недавние узники могилевского изолятора временного содержания (ИВС) до сих пор не могут вернуться к нормальной жизни, признается могилевчанин Алексей Борисов. Вот уже около двух месяцев из страха быть снова задержанным он выходит на улицу только когда людно. Однажды нужно было сходить за хлебом, но вокруг не было ни души, и он предпочел остаться дома, перетерпел.
Борисов утверждает, что знает точную дату начала жестокого обращения с административно арестованными в Беларуси - это 1 апреля. Как одной из первых жертв бесчеловечного отношения ему поначалу казалось, что это эксцесс исполнителей, но позже из разных городов страны стали приходить новости, свидетельствующие об организованном, как по приказу, ужесточении правил отбытия наказаний за политическую активность.
Как в Могилеве начинали "жестить"
Алексей Борисов оказался в группе активистов, на которых тюремная администрация отрабатывала навыки, впоследствии описываемые словом "жестить". Еще осенью он попал в поле зрения милиции как участник оппозиционных демонстраций, поэтому был превентивно задержан накануне Дня Воли (отмечается 25 марта) и получил 7 суток ареста. В камеру могилевского ИВС он попал утром 30 марта: "Я получил матрас, белье и днем спокойно выспался".
Ситуация резко ухудшилась после обеда 31 числа, вспоминает он. Всех политических собрали вместе, и в пятиместной камере они оказались вшестером. Тогда же забрали матрасы и постельное белье.
Сравнивая пережитое с рассказом журналистов, вышедших на волю 1 июня, экс-узник ИВС отмечает, что "шмон" не всегда был одинаков. В первые дни апреля постояльцев внутри камеры заставляли раздеться до трусов и надевали наручники через "кормушку" - квадратный проем в двери для передачи пищи. В трусах и наручниках всех выводили в коридор, а милиционеры обыскивали камеру.
Страшным был сам процесс ужесточения режима, отмечает Алексей Борисов. Еще вчера дружелюбный охранник, с которым обсуждали рыбалку, вдруг начинал "жестить", и это не укладывалось в голове. А личной пыткой была ночная побудка: "Я не мог заснуть потом до утра".
Чтобы выжить в камере, продолжает он, важно сберечь доброжелательные отношения, ведь нервы у всех на самом деле на пределе. Помогало, что сидел с единомышленниками, а срок был небольшой. Что же касается его сокамерников, то из-за пережитого стресса они не решились говорить с DW, а один из парней вовсе уехал в деревню на велосипеде и пока не появлялся.
Панические атаки после ареста
Для журналиста Владимира Лапцевича, также задержанного 12 мая возле Могилевского облсуда, где рассматривалось уголовное дело Павла Северинца и его соратников, самым большим вызовом оказались панические атаки.
С ними обязательно нужно бороться, иначе психике будет нанесен непоправимый вред, предупреждает журналист. Первая такая атака случилась с ним сразу после суда, на котором был объявлен приговор в 20 суток ареста: "Вдруг стало казаться, что срок при таких издевательствах невозможно высидеть, казалось, сойду с ума".
К тому моменту он уже не спал три ночи из-за внезапных побудок и испытал, что значит "шмон" по-новому - трижды в день заставляли раздеваться догола в коридоре и держали на растяжке с вывернутыми руками.
Две трети срока Лапцевич провел в одиночке, поэтому панические атаки происходили регулярно. Чтобы их избежать, советует Лапцевич, нужно жестко переключиться на другую тему. Его, как человека верующего, спасала молитва - очень мощный инструмент в тюрьме.
Для тюремщиков, считает он, главным было подавить человека морально, давление на психику было колоссальным. А физическое воздействие переносится достаточно легко. В то же время журналист признается, что из-за усталости от пережитого он до сих пор не может приступить к работе.
"Карета безумия"
В условиях несвободы у человека резко меняются приоритеты, главным становится выживание. Например, ночью, чтобы заснуть, нужно сперва нагреть собой нары, а потом беречь тепло. И узнаешь, что доски теплее фанеры. Свернувшись калачиком, удается согреть примерно один квадратный метр поверхности и на нем уснуть.
Праздником становится обычный прием пищи - как временная засечка, приближающая к освобождению. С советских времен в белорусских ИВС осталась алюминиевая посуда - деформированные миски, ложки и кружки без ручки. Когда тележка с едой катится по коридору, стоит грохот. Опытные арестанты встречают этот звук радостным возгласом: "Карета безумия".
Тюремный рацион не дает человеку умереть с голоду, но и поправиться не позволит из-за низкой калорийности. Обед состоит из пустого картофельного супа либо щей - то есть, картофель, капуста и вода, плюс треть буханки хлеба, на второе каша и небольшая котлета, а завершает трапезу компот. "Карета безумия" это мем, понятный тем, кто сидел в уголовной тюрьме. По легенде, неизвестный узник так сильно хотел есть, что просто сошел с ума в ожидании обеда, рассказывают сокамерники с опытом.
После обеда арестованные из-за хронического недосыпания впадают в странное состояние, называемое "кумаром". Ложиться на нары запрещено, поэтому все сидят на лавке с закрытыми глазами и впадают в некий вид полусна, где наряду с нереальными видениями отчетливо слышно орущее в камере радио. До полутора часов можно провести в таком полусознательном состоянии, а там уже третий "шмон" и ужин.
Смешные истории сокамерников позволяют отнестись к аресту с юмором. Но за каждой из них трагедия, стоившая им нескольких лет колонии. За 20 суток ареста мне пришлось посидеть с четырьмя "бытовыми сидельцами", а, значит, репрессии теперь применяются не только к политическим заключенным. В Беларуси в принципе тюрьма стала жестче.
Эта новость также на сайте Deutsche Welle.