| Александр Бикбов |
Социолог Александр Бикбов, заместитель директора Центра современной философии и социологических наук философского факультета МГУ, рассказал в интервью DW о роли критического искусства в России и пояснил, почему у современных деятелей культуры нет времени на то, чтобы изменить общество.
- Что представляет собой сегодня критическое искусство в России?
- Критического искусства как какого-то цельного феномена, конечно, не существует. Есть несколько групп, ассоциаций художников, которые предлагают иной взгляд на российское общество и в большинстве своем находятся в диалоге с мировой арт-сценой. Многое в российском критическом искусстве за последние 10 лет делается в форме ответа на политическую ситуацию. И оно нередко выполняет ту роль, которая сегодня опасна для газет, радио, телевидения, из повестки которых потихоньку исчезает целый спектр важных смыслов, фактов и аналитики событий. Они оказываются в зоне риска, потому что российская официальная риторика становится все более репрессивной.
Все четче прочерчены оппозиции между "прекрасной, здравой Россией" и "гнилым, распадающимся Западом". Между правильной семьей и ненормативными cтилями жизни. И если раньше линии такого рода носили рекомендательный характер, то сегодня для больших институций, которые их перестают придерживаться, предполагаются некоторые санкции. Поэтому решающая роль в критическом высказывании переходит к более мобильным, малым группам. Это могут быть и художники, и литературоведы, и социологи, и учителя…
- А им разве не страшно?
- И страшно, и опасно. Но фактическое положение дел таково, что сегодня именно эти группы выполняют большую, важную функцию социальной критики, в которой себе все чаще отказывают большие институции.
- А как отражаются в критическом искусстве российские протестные движения? Это зеркальные процессы?
- Прямого отражения не происходит точно. Особенность российского протестного движения в том, что все, кто к нему присоединяются, участвуют на равных. Существует некоторый подвижный общий консенсус относительно того, за что мы можем выходить на улицы, а за что не можем. И искусство в этой ситуации занимает достаточно скромную позицию. Потому что, как мы видели в декабре 2011-го и в феврале 2012 года, сотни участников этих протестов, вне зависимости от наличия у них художественного образования, приходили со своими плакатами и лозунгами. И когда какие-то арт-группы вливались в пространство митинга со своими специально изготовленными объектами, они смотрелись не более нонконформистски, не более вызывающе, чем все остальные.
- В последние годы вы изучали как протесты, так и музейные и кураторские проекты в России. У них есть точки соприкосновения?
- Несомненно. Художники, которые крайне чувствительны ко всему новому, конечно же, реагируют на происходящее. И точно так же в рамках галерейной работы произошло некое оживление, коррекция повестки, которая так или иначе согласовывалась с митингами, с этим воздухом протеста. Хотя порой это могло приводить и к довольно курьезным формам, противоречащим собственно активистской логике. Так, уже через несколько месяцев после начала протестов была организована выставка протестной символики, лозунгов и плакатов, где каждый из них сопровождала табличка с указанием автора. И если с точки зрения искусства это было совершенно естественно, то с точки зрения активизма, где лозунг или плакат - это принадлежность митинга, послание, которое могут разделить другие и которое в принципе не имеет авторства, это выглядело довольно странно.
- Один из ваших тезисов гласит, что в нынешних условиях из-за сокращения финансирования искусства, перевода многих творческих людей на временные контракты художникам "не хватает свободного времени, чтобы подготовить революцию". Но разве его когда-то хватало?
- Один из ключевых факторов, который позволил тем же художникам-концептуалистам стать в конце 80-х - начале 90-х крайне известными или же "Аквариуму" - абсолютно нишевой группе - вдруг превратиться в феномен всеобщего масштаба в российском обществе, это как раз то, что будучи стесненными в средствах, работая кочегарами или младшими научными сотрудниками в полузабытых научных институтах, участники этого культурного процесса основное время своей жизни посвящали общению, выработке каких-то иных смыслов, которые не присутствовали в официальном советском порядке. И то же самое можно говорить о некоторых политических, диссидентских группах, которые затем вышли на политическую арену и сформировали программу российских реформ начала 90-х годов.
Сегодня ситуация разительным образом отличается. Социальное государство, причем это касается не только России, но и европейских обществ, постепенно разбирается на кирпичики. Вы все больше и больше должны работать сдельно, заботиться о том, чтобы не потерять производительный ритм. В конечном счете, у вас элементарно остается меньше времени на человеческое общение, когда вы говорите об утопиях, не соглашаетесь с существующим порядком и обсуждаете, как его можно изменить. И этот момент, с моей точки зрения, является определяющим. Можно сколько угодно говорить о необходимости перемен, но если не хватает времени, чтобы их продумать, они никогда не вступят в силу.
- Но насколько справедливо делать людей искусства ответственными за перемены? Ведь именно на них чаще всего показывают пальцем. Никто не обвиняет рабочего Иванова в том, что он против присоединения Крыма к России, но если это говорит условный Макаревич, то к нему начинают предъявлять претензии...
- Здесь есть две стороны. Первая - это, конечно, запрос на художника, писателя, певца как на "священного монстра". То есть артиста выбирают в качестве главного страшного и одновременно беспомощного персонажа чиновники, которые полагают, что все виды культурного производства должны служить одной цели - воспитанию патриотического, послушного индивида. В этом случае художник оказывается крайне удобной фигурой, потому что он заметен. А то, что выбивается за привычные рамки, по мнению многих чиновников, уже сомнительно, опасно. Поэтому деятели культуры становятся при всей своей немногочисленности главным объектом символической атаки.
Но есть и вторая сторона у этой ситуации. Часть художников, поэтов, писателей берут на себя эту ответственность сами и требуют, чтобы к их произведениям относились как к источнику альтернатив, способному изменить этот мир. И в этой ситуации, конечно, художники порой склонны преувеличивать, говоря о том, что их роль в изменениях является не только воображаемой, не только мотивирующей, но и реальной.
Агрессивное мракобесие ряда высших чиновников и упреждающее взятие на себя ответственности со стороны некоторых культурных деятелей и создает атмосферу надвигающейся грозы, которая сегодня витает в сфере культуры.