ЛЮБКО ДЕРЕШ – один из самых известных украинских писателей, его произведения переведены на несколько европейских языков. Осенью должен выйти в свет новый роман автора "Спустошення". В интервью писатель рассказал, как изменилась современная украинская литература под влиянием Майдана и военного конфликта на Донбассе, почему для писателя важно не становиться на какую-либо сторону во время войны и как сделать так, чтобы жители Восточной Украины заговорили на украинском языке.
- Вас часто называют наиболее медийным представителем современного литературного процесса. Как вы относитесь к такой вашей презентации, считаете ли себя настолько медийным?
- Если честно, меня удивляет этот статус – самый медийный, потому что я для этого не прилагал никаких усилий. Но если так уже произошло, то я стараюсь пользоваться этим, чтобы отстаивать ценности, которые разделяю, о которых пишу в литературе, которыми живу. Я стараюсь это пространство использовать не для себя, а для какого-то доброго дела. В частности, для дела какого-то взаимопонимания между людьми. Книги – это для меня тоже способ понимания, способ диалога. Я начинал как монологический писатель, одна из моих первых книг называлась "Архе: Монолог, который все еще продолжается". Сейчас мне интересно вести диалог с читателем, диалог с литературой, с другими авторами, с моими коллегами, а также с идеями. И если говорить о литературе в целом, в Украине, безусловно, появляются новые имена. На осень ожидаем новые книги, насколько я помню, Сергея Жадана, Юрия Винничука, Юрия Андруховича. Одним словом, осень должна быть горячей, тем более, что предыдущий год или полтора были затишьем, особенно что касается заметных прозаических произведений. Поэтому критики и читатели ждут.
- Как на украинскую литературу повлияли события последних трех лет? Вы для себя отмечаете какие-то трансформации?
- Украинской литературе вообще присуща историчность.
- Как и украинскому кино.
- Постколониальный синдром все еще есть, и, начиная от Оксаны Забужко с ее "Музеем покинутых секретов", который поднимает целый пласт исторической памяти, у нас идет этот диалог осмысления истории. В него вливается Юрий Винничук, который постоянно львовские истории выводит на общеисторический лад. И его романы сейчас большой популярностью пользуются на Западе, очень высоко ценятся. И относительно последних событий, событий 2013-2017 годов, событий Майдана, АТО, очень много книг появилось. Несколько книг, связанных с Майданом, среди которых, пожалуй, самая интересная – книга Алексея Никитина "Санитар с Институтской". Сейчас она вышла в переводе на украинский. Что касается ситуации на Востоке Украины, то также тексты получались разного качества, разного уровня достоинства. Одним из самых интересных, как по мне, самым сильным текстом из того, что было, является текст Владимира Рафеенко "Долгота дней". Сейчас готовится перевод этого романа на украинский.
Это русскоязычный украинский писатель, который жил в Донецке, он описал ситуацию захвата Донецка и жизни оккупированного Донецка. Затем он уехал из Донецка вместе со своей семьей, живет здесь, под Киевом. И, что интересно, пишет сейчас роман на украинском языке, некая такая литературная попытка.
Его роман "Долгота дней" подводит черту под историей с 2013 года по 2017 год. Это попытка художественного осмысления. Он писал, как говорится, по горячим следам, а не ждал 15-20 лет, пока все уляжется.
- А как вы считаете, о сегодняшних событиях надо писать сейчас, когда это еще болит, или через некоторое время, когда все можно переосмыслить?
- Я думаю, что могут иметь место и тот, и другой варианты. Важна мотивация, с которой ты к этому подходишь. Одно дело – если ты хочешь сыграть на конъюнктуре, другое дело – если это действительно твоя внутренняя потребность и желание это отразить. Для писателя очень важно не стать заложником идеологии – точнее не столько для писателя, поскольку это его личное дело, а для его произведения – важно, чтобы идеология не захватила произведение, потому что тогда вместо художественного произведения у нас будет публицистическое произведение или памфлет какой-то. И для литературы это уже не так ценно.
- Может получиться какое-то пропагандистское произведение.
- Безусловно, это будет пропаганда, причем как в сторону наших, так и в их сторону.
- Но в условиях войны это также важно?
- Если мы говорим о массовой поддержке сознания, то, пожалуй, да. Но тогда это уже не литература, это уже, опять же, какие-то агитки, те вещи, которые вдохновляют людей, которые стимулируют их к чему-то.
А вот остаться, так сказать, человеком в этой ситуации – это задача как раз, не побоюсь сказать, настоящего писателя, настоящей литературы. Удержать позицию человеческого, не скатиться в сторону национализма, радикализма, шовинизма или, наоборот, пацифизма, а сохранить некую простоту бытия, понимая, что это бытие колючее, неровное, и, тем не менее, не пытаться его причесать на ту или иную сторону, все-таки беречь эту позицию человеческого. Это очень существенно, потому что, если не удержать ее, это будет проигрышем. Мы можем завоевывать какие-то территории физически, но если мы проиграем себя как людей, превратимся из людей в националистов, социалистов, других "истов", то вместо нас начинают жить эти "исты". Вместо общества людей, которые могут воспитывать других людей, появляется что-то другое. И каждому образованному, культурному человеку всегда больно, когда от полноценного человека отрывается какой-то кусок, и он присоединяется к тому или иному лагерю. Я не говорю, что идеологии – это плохо. Это важная часть, но когда идет серьезная война, мы должны также серьезно защищать то, что является самым ценным.
- Вы много путешествуете. Вы ищете какие-то новые образы, героев? Это вас как-то вдохновляет? Вы когда-то в интервью говорили, что вообще украинская литература требует новых образов.
- В принципе я много путешествую, но в последние годы все больше по Украине. Мои путешествия вызваны моей верой в то, что каждый раз, когда тебя приглашают, надо ехать. Иначе я бы больше времени сидел дома и писал. Каждый раз, когда меня кто-то приглашает, я обязательно еду. И по дороге уже происходит все то, что вы перечислили: новые люди, новые знакомства, новые впечатления. А потом нужно сесть, дать себе время, чтобы все улеглось, чтобы какая-то суть из этого поднялась, понять, кого же ты встретил. Есть маски, поверхностные знакомства, а потом, когда начинаешь уже писать, ты начинаешь понимать: ого, вот это люди или это жизнь! Когда я пишу и, мне кажется, когда каждый автор пишет, он начинает понимать жизнь так, как он ее раньше и не понимал. Как говорит мой знакомый Володя Рафеенко, в этот момент жизнь как раз и начинает происходить. До этого она была просто последовательностью фактов, а когда ты начинаешь писать о ней, она начинает приобретать смысл. Ты начинаешь понимать какую-то перспективу, видеть эту глубину, видеть эту красоту, связанность жизни, как связанность картины у художника.
- Какие ваши книги было бы лучше экранизировать? Я читала, что вы мечтаете о том, чтобы ваши книги вышли на большой экран.
- Уже вышла или уже готова короткая версия романа "Намір!". Она должна пройти фестивальный показ. А на будущее я бы хотел, чтобы собственно сам роман "Намір!" полностью был экранизирован.
- А почему именно "Намір!"?
- Это одна из тех книг, которая для меня важна, которая мне действительно продолжает душу согревать. Я бы очень хотел, чтобы был экранизирован рассказ или повесть "Миротворец". Мне хотелось бы, чтобы, возможно, тот роман, который я сейчас пишу, был экранизирован. Мне кажется, что он также подходит для этого.
- Кого вы любите читать из западных авторов? За кем следите, кого посоветуете читать?
- Сейчас я отошел немного от современной литературы для того, чтобы найти какую-то большую подлинность в литературе. Я проходил цикл литературных уроков у Володи Рафеенко, которого уже упоминал несколько раз и которого считаю своим наставником в этом. Мы проходили анализ современных фильмов и классических литературных произведений. Мое внимание было больше сфокусировано на Чехове, на Сэлинджере, на Бунине. И на современном кино, здесь для меня было много нового.
- А какие фильмы вы разобрали?
- Тоже очень разные. Это и Терри Гиллиам, это и Тарковский. Томас Винтерберг из "Догмы" ("Догма 95" – кинематографическое движение, идеологами которого являются Ларс фон Триер и Томас Винтерберг.
- А кино на вас влияет так же, когда вы пишете?
- Безусловно. Я просто визуал, и кино дает мне что-то в понимании синтаксиса, то есть как все это должно происходить. Для меня внутренний глаз писателя работает больше как режиссерский, чем как глаз литератора.
- Вы принимаете участие в проекте ООН по толерантности. Как вы считаете возможным сделать общество более толерантным, более терпимым? Есть какие-то очевидные проблемы? Как художники могут эту ситуацию изменить?
- Человек, который сам живет по таким ценностям, может реально изменить других людей. Если я сам не живу так, я не имею в себе силы убедить другого человека, что это хорошо. Если я говорю на камеру "давайте жить дружно", а за кадром буду говорить "москаляку на гиляку" или что-то в таком духе, то кому такое нужно, что это за фарс? Все начинается с нас самих. Когда собирается достаточное количество людей, которые вызывают доверие, следующее, что должно произойти, - это диалог. Мы привлекаем к диалогу тех, кто еще не включен в это сознание, но достаточно умен, чтобы контролировать свои чувства и общаться на основе разума. И когда мы начинаем такие диалоги между лидерами, это имеет очень сильное влияние на тех людей, которые лидерами не являются, но которые смотрят, следят за тем, как себя поведут лидеры, opinion makers. Две вещи – это личный пример и диалог. Мне кажется, это первые шаги, которые нужно делать.