Жительнице села Новая Усмань Надежде Беловой грозит пять лет колонии по обвинению в оправдании терроризма: в соцсетях она прокомментировала взрыв у отделения ФСБ в Архангельске. DW поговорила с ней накануне приговора.Надежда Белова - воронежская Светлана Прокопьева. На обеих женщин возбудили уголовные дела за то, что они прокомментировали в 2018 году взрыв, который совершил 17-летний Михаил Жлобицкий у здания ФСБ в Архангельске. Разница лишь в том, что 36-летняя Белова – не журналистка, и комментарий оставила к посту в социальной сети "ВКонтакте". Его содержание она не помнит, а сам комментарий на странице давно удален.
О комментарии власти вспомнили лишь в марте 2020 года. Незадолго до этого девушка провела две успешные акции в своем родном селе Новая Усмань - против строительства магазина на месте парковки перед больницей и против отмены прямых маршруток из села до Воронежа. Ее активизм, а не комментарий, и стал причиной преследования, уверена Белова. Чтобы получить признательные показания, девушку допрашивали, обыскивали, раздевали догола, сажали на сутки в изолятор. От них она позже отказалась. Лингвисты провели по делу экспертизу и нашли в комментарии "оправдание и пропаганду терроризма". Это и легло в основу обвинения. В среду, 7 октября, дело Надежды Беловой рассмотрят по существу в Советском районном суде Воронежа. По просьбе DW она рассказала о том, как полгода уголовного преследования изменили ее жизнь.
DW: Вы не раз говорили, что уголовное дело против вас - это месть местных властей за ваш активизм. Как вы это поняли?
- Надежда Белова: Да мне в первый же день это сказали. Первая фраза была: "Ну что, доигралась ты со своей оппозиционной деятельностью". Мол, наша цель, чтобы ты перестала выступать - не посадят сейчас, посадят в следующий раз. Сына в детдом, а тебя - в тюрьму.
И раньше, до суда, было ясно, что местным чиновникам я не нравлюсь. Их друзья писали мне оскорбления, угрожали, что сына и меня изобьют по дороге из школы. Я понимала, что глава села-фсбшник не ограничится этим. Но надеялась, что не будет так страшно. Оказалось - страшно.
- Вас как-то поддержали жители села, с которыми вы вместе отстояли парковку и маршрутки?
- Меня не то, что не поддерживают там, но и делают, чтобы я "присела". Называют сумасшедшей дурочкой. Я просила в местной группе "ВКонтакте" написать о моем деле, но администратор меня заблокировала. Некоторые женщины, с которыми я собирала подписи против отмены маршруток, написали против меня доносы, и их приобщили к делу. Хотя раньше восхищались и говорили: "Вот бы нам такую главу села!"
Зато меня поддерживает десяток человек в Воронеже, которые годами говорят о беззаконии и коррупции в области. В новостях их раньше называли "клоунами и шутами", хотя на деле они единственные, кто мне помогает. Еще из Москвы приедет Сергей Соколов, которого судили по аналогичной статье. Сам приедет, за свой счет, просто чтобы поддержать. А новоусманцы, которым до города 15 минут на маршрутке, которую я же и помогла отстоять, не приедут.
- Как о вас узнали правозащитники и СМИ?
- Я сама всем писала и звонила. Кто-то дал ссылку на правозащитный проект "ОВД-Инфо", про который я сначала подумала, что он как-то связан с полицией. Они нашли мне адвоката. Потом отыскала в соцсетях Светлану Прокопьеву. Думала, напишу ей наудачу, скажу, привет, я тоже "террористка". А она взяла и ответила, поддержала. Ну и закрутилось, люди стали писать, помогать.
Людей ведь запугивают, чтобы те не обращались в СМИ. Или же они сами думают, что стыдно и страшно вносить это на публику. Им же тут жить и работать еще, а дело пусть само как-то закончится. У нас же обвинения в терроризме воспринимаются как наркотики и педофилия. Это позор, отсутствие работы и будущего.
Я размышляла, говорить ли, что меня раздевали догола в изоляторе, стыдно ли мне? Даже сына спрашивала, как он себя от этого чувствует. Он сказал, что ему не стыдно, и это они - подонки. Так что я решила, что мне нечего стыдиться. Также как у девушек, которых изнасиловали, есть страх об этом рассказывать, потому что им обязательно ответят: "Ты сама виновата". Но рассказывать об этом - правильно.
- С каким чувством вы прочитали новость о самосожжении Ирины Славиной?
- Она, безусловно, знаковая фигура. Думаю, когда власть сменится, появятся и памятники, и улицы назовут ее именем. Мы когда прочитали, в шоке был в первую очередь муж. Он понимает меня, то давление, которое на меня оказано. Я когда ему сказала, что Ирина Славина - герой, он резко оборвал: "Никакой она не герой, она сдалась, это я герой, тебе помогаю". Он боится, что я повторю за ней.
У меня тоже, когда все это началось, были мысли о том, что избавить семью от проблем, сына - от мамы-уголовницы. Но я такого не сделаю. Я - трус и боюсь боли. И все время плачу. Сначала я плакала от безысходности и обиды, потом плакала от того, что мне помогают. Я думала, что недостойна этой помощи. Хлипкие "террористки" в стране пошли - чуть что, сразу ревут.
- К какому приговору вы себя готовите?
- Мне, конечно, все намекают на срок, но там же нет ни одного доказательства вины! Мы когда переписывались со Светланой Прокопьевой, она сказала: "Тебя не посадят, потому что ты девушка и у тебя ребенок. Штраф будет, потом – ЕСПЧ (обжалование дела в Европейском суде по правам человека – DW.). Я возмутилась, мол, какой штраф, я невиновна. Она говорит: "Я тоже невиновна, и у меня тоже будет штраф". Я перебесилась несколько дней и смирилась. Эти честные слова были гораздо лучше всех этих "держись".
Денег на штраф у меня, конечно, нет. У моего папы есть дача, которую, конечно, не хочется, продавать, но видимо придется. Срок я не рассматриваю, потому что я не вижу смысла в принципе жить, если будет срок. Тюрьма в России - это пытки, гниение, холод, голод и унижение. Это медленная казнь.
- Как вы представляете себе свою жизнь после приговора?
- Видимо, мне придется вернуться из Воронежа, где мы сейчас снимаем квартиру, в Усмань. Но мне морально тяжело там находиться, я чувствую, что это село предателей. Более того - я не хочу в России жить. Когда ты в списке террористов, это тяжело. Мужу уже напрямую сказали про сына, которому сейчас 15 лет: пойдет в армию, до службы он живым не доедет.
Мне, правда, жаль, что у нас в России не получилось гражданского общества. То ли после задержания, то ли после изолятора у меня было ощущение, что я всем должна сказать: "Ребята, идет гражданская война и репрессии. Либо живите осторожно, как мыши, либо давайте объединяться и бороться". Я ведь отличница, я должна всем помочь. Такое состояние было несколько дней, даже муж уже говорил, мол, успокойся, живи для нас. Мне сложно с этим мириться, но я себя утихомирила. С подачи мужа начала учить язык программирования Python и английский с расчетом, что с этой страной - все.
Эта новость также на сайте Deutsche Welle.