«Бермудский треугольник» Луганщины. «Если б знать, что уехал, через три месяца вернулся, а тут все хорошо…»

Статті

23.06.2014 11:15

Статті

Лисичанск — Рубежное — Северодонецк. Раньше этот треугольник называли «Бермудским» — из-за скопления химических предприятий и скверной экологии, способной, как считали активисты «зеленого» движения, губить жизнь с той же степенью интенсивности, что и патогенная зона в Атлантике. Теперь эти города на слуху по иной причине: война. Так называют то, что здесь происходит, большинство жителей региона, вне зависимости от политических убеждений. Правда, пока что для них это в основном «чужая» война, в которой пули и осколки настигают тех, кто держит в руках оружие. С одной стороны — так называемых «ополченцев», с другой — украинских военных. Мирные же граждане пытаются привыкнуть к новым реалиям и по целому ряду примет и слухов определиться — как жить дальше.

Война быстро приучила луганчан к тому, что с пулями не шутят. (фото из Твиттера @TRK_ECHO)

Лисичанск — Рубежное — Северодонецк. Раньше этот треугольник называли «Бермудским» — из-за скопления химических предприятий и скверной экологии, способной, как считали активисты «зеленого» движения, губить жизнь с той же степенью интенсивности, что и патогенная зона в Атлантике. Теперь эти города на слуху по иной причине: война. Так называют то, что здесь происходит, большинство жителей региона, вне зависимости от политических убеждений. Правда, пока что для них это в основном «чужая» война, в которой пули и осколки настигают тех, кто держит в руках оружие. С одной стороны — так называемых «ополченцев», с другой — украинских военных. Мирные же граждане пытаются привыкнуть к новым реалиям и по целому ряду примет и слухов определиться — как жить дальше.

Неосвещенные окна: степень миграции

Для многих главный вопрос: уехать или остаться? Елена из Рубежного говорит, что когда поздним вечером выходит на балкон, ей становится жутковато: почти половина окон темны, как пустые глазницы. Она не знает, уехали хозяева квартир, в которых погашено электричество, или нет, но думает, что уехали. Накануне ей позвонила бывшая одноклассница из Лисичанска. Спрашивает: вас эвакуируют?

— У них там, оказывается, прошел слух, — объясняет, — что рубежан чуть ли не полностью вывозят из города.

На самом деле массовой эвакуации, которую бы организовала власть, нет. Все происходит в частном порядке. Люди садятся в свои автомобили, договариваются с теми, кто едет в строну Харькова, или пытаются взять билеты на один из четырех ежедневных автобусных рейсов в этом же направлении. Расписанием делятся в социальных сетях. Однако сказать точно, сколько уехало, невозможно.

Даже на улице Трудовой — в самом опасном районе города, расположенном неподалеку от озера Линево (и ближе всего к украинскому блокпосту в Старой Краснянке), — откровенно брошены считанные дома. Один принадлежит проукраински настроенному бизнесмену, вместе с семьей перебравшемуся в Киев. По одной из версий, подобный вынужденный шаг он предпринял после того, как в узком кругу обмолвился: десяток человек (в том числе нынешнего и.о. градоначальника) убрать — и все бы наладилось. Это стало секретом Полишинеля — предприниматель предпочел покинуть город. От греха подальше. По его дому, уже после этого, сделали несколько минометных выстрелов. Строение горело, пожарные потушили. Кто-то говорит — это дело рук украинской армии. Кто-то — месть боевиков.

Первый шок от близких минометных разрывов и артиллерийских канонад прошел, и теперь люди в этом опасном районе научились для себя определять степень опасности. Если уж совсем плохо — берут документы и спускаются в подвал, пережидают.

Главный контраргумент против отъезда абсолютно обезоруживающий: а куда ехать? У большинства здесь дома, работа, старенькие родители, которые либо категорически отказываются сниматься с насиженных десятилетиями мест, ли попросту нетранспортабельны — слабое здоровье, после инсульта и т.п.

Ольга из Северодонецка, практически всю жизнь проработавшая на «Азоте», говорит, что устала объяснять детям (сын — в Харькове, дочь — в Киеве), что не может просто так взять и уехать, все бросив.

— Ну посижу я где-то месяц-два — и что? Деньги кончатся, работы нет. Что дальше?

Из ее знакомых мало кто уехал, но в целом, признается, город покидает много людей. В основном те, у кого маленькие дети.

— Это если б знать, — говорит, — что уехал, через три месяца вернулся, а тут все хорошо…

Рассказывает о своих знакомых из Луганска. Вначале глава семьи отправил на две недели жену с 13-летней дочкой в Кировоград. Потом они вернулись. А когда, в связи с атакой на погранотряд, началась стрельба на Мирном (квартал в Луганске), вся семья снялась с места и уехала в Крым, в Алушту, к каким-то родственникам.

Об Алуште как возможном месте эвакуации говорит и Екатерина из Лисичанска. Знакомые на днях устремились именно туда. Снимают жилье за 1600 гривен в месяц. Но вопрос остается прежний: а дальше? А работа? Если бы хоть тут можно было продать жилье — какие-никакие, а деньги. Но, во-первых, до недавнего времени его можно было продать только за копейки. А с полмесяца назад Луганскую область отключили от нотариата, поэтому сделку купли-продажи невозможно было даже заверить (последняя новость: в конце минувшей недели прежний статус-кво не был восстановлен — Луганщину вновь подключили к нотариату).

Бизнес, как наиболее активная прослойка общества, в массе своей на нынешнюю ситуацию реагирует на манер персонажа из известного анекдота времен великого еврейского переселения. Два еврея беседуют, третий подходит и резюмирует: «Не знаю, о чем вы говорили, но ехать надо». Перспектив для развития частной инициативы в самопровозглашенной ЛНР — никакой.

Вячеслав, крепко стоящий на ногах бизнесмен, говорит:

— Сейчас невозможно взять кредит — под войну их некто не дает. Слишком велик риск. Да и для кого я здесь буду что-то вкладывать? Для господина Болотова?

Он пытается сейчас перенести все свои проекты в центр. И даже зондирует почву в Европе, в Польше. Хотелось бы все эти процедуры пройти быстрее, но быстрее не получается. Он, впрочем, надеется, что успеет все сделать вовремя. Чтобы, не дай Бог, не стать заложником развития ситуации по образцу Славянска.

Гуманитарный коридор: трудно ли выехать?

Если нет активных боевых действий, выехать из «Бермудского треугольника» в сторону Харькова, Полтавы, Киева можно. «Дорога жизни» пролегает через город Старобельск, под которым стоит блокпост украинской армии. Вежливые ребята в камуфляже проверяют документы, извиняются за беспокойство, желают счастливого пути. Дальше — мирная земля и, по ощущениям, совсем другая жизнь.

Первым этот коридор «протоптали» те, кто на собственных авто вывозил своих детей из зоны конфликта после первой волны боестолкновений. Северодончанка Марина вспоминает, что чуть не расплакалась, когда молодой хлопец откуда-то с западной Украины сказал ей: «Щось ви до нас не дуже ставитеся… А ми ж вас приїхали захищати. Ви там перекажіть, ми ж не вороги…» В Харькове она посадила своих детей на поезд до Киева, чтоб переждали войну у знакомых. На обратном пути купила парням сигарет.

Рейсовые автобусы стали ходить через Старобельск, когда выяснилось, что по традиционному маршруту, через Кременную, то и дело невозможно проехать. Если сегодня в районе блокпоста в Старой Краснянке серьезный бой, завтра проезд может быть закрыт. А если открывают, то досматривают пассажиров с особенной тщательностью. Особенно мужчин. Некоторых это раздражает. Николай из Лисичанска рассказывает, как на блокпосту в Сватово его соседка бросила зло: «Хозяева жизни, блин!» Хотя бойцы Нацгвардии, худые, в плохо подогнанной форме, меньше всего походили на хозяев жизни. При этом, опять-таки, были предельно вежливы.

Те, кому приходилось неоднократно проезжать кордоны, охраняемые боевиками, говорят, что они ведут себя по-разному. Иногда вежливо, иногда с легким хамством. С ними главное — не возражать. Иначе можно поплатиться здоровьем, как это случилось с одним мужчиной, регулярно ездящим на работу в Луганск и обратно. Однажды он позволил себе заметить, что «ополченцы» могли бы его уже и запомнить, а не проверять всякий раз документы. Сказал — и получил штык-ножом в бедро. «Теперь мы тебя запомним», — был комментарий. Мужчине пришлось обратиться в госпиталь.

Одна из работниц Лисичанского НПЗ, Валентина, уверяет, что были случаи, когда боевики, потребовав паспорта на проверку (у людей, приезжавших работать на завод из Донецкой области), начинали их рвать, демонстрируя ненависть ко всему украинскому. Однако — при всем том, что подобные инциденты имели место в Крыму — это смахивает все же на «апокриф». Потому как сами ополченцы (по крайней мере, в Лисичанске и Северодонецке) призывают жителей региона всегда иметь при себе паспорта.

Иногда на блокпостах «ополченцев» бывают похищения, но это не касается рядовых граждан. Если похищают, то кого-то из должностных лиц или бизнесменов. Буквально на днях под Северодонецком задержали начальника кременской милиции. Задержали, а потом отпустили.

Рубежанин Петр, который занимается автобусными перевозками, говорит, что даже через Горловку можно проехать спокойно, и тебя не остановят (он сам этот «фокус» проделал, когда отвозил людей в Херсонскую область). А вот в Лисичанске придираются.

— Заходят, ведут себя нагло, от них воняет так, что пассажиры носы закрывают…

Кровавые времена, когда на блокпостах в тупую расстреливали, кажется, ушли в прошлое (по крайней мере, пока). Отчасти и потому, что граждане не рискуют просто так прорываться через кордоны вооруженных людей.

200 гривен в руки: о деньгах и продуктах

Когда в Рубежном после первого серьезного боя в районе железнодорожного вокзала полки с продтоварами заметно опустели, одна хозяйка магазина сказала (неизвестно в чей адрес): «Они хотят из нас второй Славянск сделать». Пока, слава Богу, она ошиблась. Ни Рубежное, ни Северодонецк, ни Лисичанск судьба Славянска пока не постигла. После интенсивных боев ассортимент и количество продовольствия в магазинах и супермаркетах, как правило, сокращается, но два-три дня спустя все приходит в норму. Поставщиков начинают вновь пропускать в города.

«Они хотят из нас второй Славянск сделать»

Ольга из Северодонецка говорит, что у них такой трехдневный спад наблюдался в «Большой кишени» — почему-то это коснулось овощной продукции. Но вообще-то, замечает, абсолютно все можно купить. Другое дело цены, которые «кусаются» все сильнее. И это на том фоне, что часть банкоматов стоят полупустые. Например, снять свою зарплату по карточке «НадраБанка» (а весь «Азот», принадлежащий Фирташу именно в этом, «родном», банке и обслуживается) в полном объеме нельзя. Установлен лимит: 200 гривен в день на руки. Деньги с другой карточки — «Укрсиббанка» — Ольга тоже давно не снимала: проблема наличности. Зато и той, и другой карточкой можно расплачиваться в супермаркетах. Что все-таки смягчает ситуацию, подчеркивая ее отличие от того, что происходит в том же Славянске.

В Лисичанске деньги в банкоматах снять можно, но если перед ними вырастают небольшие очереди, то самый традиционный вопрос: есть ли наличность и стоит ли стоять? В Рубежном самый ненавистный для сепаратистов банк Коломойского, «ПриватБанк», работает в обычном режиме, хотя и перешел на пятидневку.

Завербуют или разбомбят: страхи и опасения

Чем больше сужается кольцо вокруг сепаратистов (в любом из населенных пунктов Луганщины), тем заметнее призывы вступать в ряды «ополчения» меняют свою окраску на недвусмысленный императив: «ты должен вступить, иначе…» В Лисичанске дело дошло до рассылки повесток, подписанных так называемым командиром «Истребительного батальона Народного ополчения» Алексеем Мозговым. Получателям данного документа предлагается прибыть в горвоенкомат «для уточнения учетных данных и специальности на период военного времени».

Андрей, один из тех, кто такую бумажку получил, отреагировал на это нецензурной бранью. Однако он признает, что ощущает опасность того, что его могут насильно привлечь к войне. Такие случаи в Лисичанске уже были — к несчастью, с его знакомым. У того в гостях засиделся один приятель. За полночь хозяин вышел проводить гостя, а когда возвращался, его под белы рученьки взяли «ополченцы», арестовали (формально — за нарушение комендантского часа) и отвезли в район стекольного завода, где у них база. Вот таким образом, говорит Андрей, и «вербуют» защитников ЛНР. Сам он теперь старается не расхаживать по городу в одиночку, особенно в позднее время суток.

Вербуют, кстати, не только молодых. Если даже вам за пятьдесят — не факт, что к вам не подойдут поинтересоваться, как вы ко всему происходящему относитесь, и нет ли у вас желания «защитить родной Донбасс от хунты». Такие случаи тоже были — по крайней мере, в Лисичанске.

Второй страх — страх бомбежки. В социальных сетях и на сайтах трех городов тема бомбоубежищ — одна из самых обсуждаемых. Адреса, где они расположены, опубликованы, однако жители региона скептически относятся к возможности получить к ним доступ. В Северодонецке дело даже дошло до слуха, что якобы в эти последние пристанища богатые будут пускать бедных за деньги. Хотя люди, настроенные не столь «по-марксистски», считают, что главный ужас, который может произойти, — в другом: бомбоубежища попросту не готовы к нормальному функционированию. Нет запасов воды, не работает вентиляция и т.д.

Есть опасения и иного рода: боязнь доноса. Пока, разумеется, не повальная, однако само наличие «вируса недоверия» ощущается. Особенно если ты стоишь где-нибудь в очереди. Люди разговаривают вполголоса, позволяя откровенность лишь с теми, чьи взгляды на происходящее им известны. Тут нет общей судьбы или общей памяти. Например, один из бывших афганцев в Рубежном согласился перевозить шины к сооружаемому блокпосту не потому, что был согласен с действиями своих бывших боевых побратимов, а потому, что не мог им отказать: кто его знает, чем это может закончиться?.. Как выразился бывший мэр одного из городов «треугольника», идиотов и стукачей много.

Мир на войне: свадьбы, отдых, развлечения

Александр, директор детского оздоровительного лагеря, расположенного в кременских лесах, говорит, что в нынешнем сезоне учреждение работать не будет. Небезопасно — есть информация о заминированных участках. Некоторых детей-сирот местные органы власти отправили на отдых в Бердянск. Остальные в большинстве своем проводят лето в городах, слыша по ночам (а иногда и днем) автоматные очереди. А с утра отправляясь на озера — плавать, загорать. В Рубежном, например, Водная, с песчаным пляжем и живописным видом, где в погожие дни полным-полно отдыхающих, расположена в каком-нибудь километре от железнодорожного вокзала, возле которого шли жестокие бои. Но люди — молодые особенно — к таким контрастам, оказывается, легко привыкают. Иногда даже бравируют своим отношением к сложившемуся положению дел. Особенно это заметно в соцсетях, где кто-нибудь может предупредить: предстоящие выходные — последние, а дальше готовьтесь к бомбежкам, всем привет.

Число завсегдатаев пивбаров уменьшилось, однако идиллическая картина — человек с бокалом пива (до которого иногда доносятся звуки стрельбы) — никуда не делась. Поговорить о войне в такой обстановке — это почти что «выпрыгнуть» из нее, сделавшись отстраненным зрителем. Конечно, не пир во время чумы, но все же в каком-то родстве с ним.

На дороге, ведущей из Рубежного в Северодонецк, удалось увидеть вообще нечто символическое: по асфальту мчит свадебный кортеж, сигналя всем о рождении новой семьи, а где-то в отдалении слышны минометные разрывы. Короче, жизнь во всей ее полноте. Включая соседствующую с нею смерть.

Ольга из Северодонецка признается:

— Чем больше смотрю новости — украинские, российские, — тем больше осознаю, что не понимаю, что происходит.

Украинские каналы, кстати, она смотрит только в интернете — местные сепаратисты, в отличие от коллег из Лисичанска и Рубежного, оставили северодончанам выбор только одной ТВ-истины — российской. Как бы подтверждая слова Тима О’Брайена, американца, много писавшего о войне во Вьетнаме: «В правдивой истории войны никогда нет морали». Продолжение цитаты таково: «Война не учит, не вдохновляет, не дает примеров для подражания и не мешает людям заниматься тем, чем они занимались всегда. Если история войны выглядит как мораль, не верьте ей».