От «Груза 200» до «Левиафана». Два приговора России – советской и путинской

Статті

16.01.2015 09:59

Статті

Картина российского режиссера Андрея Звягинцева «Левиафан», ранее уже собравшая целую охапку престижных призов, на днях получила в Лос-Анжелесе «Золотой глобус» в номинации «лучший иностранный фильм». Теперь ей прочат лавры «Оскара» – с полным на то основанием. Но речь, собственно, не о копилке наград, к которым сам режиссер внешне относится почти с олимпийским равнодушием. Есть еще один «сюжет», связанный с фильмом и стоящий между ним и действительностью наподобие «Некоего в сером» из пьесы Леонида Андреева. При всех несомненных художественных достоинствах новое творение Звягинцева, в чем-то по-прежнему наследующее скупую и камерную традицию Бергмана, а в чем-то отступающее от нее на ранее чуждую мастеру территорию широкой социальной драмы, обладает вдобавок потрясающим свойством: оно выносит приговор путинскому режиму.

Картина российского режиссера Андрея Звягинцева «Левиафан», ранее уже собравшая целую охапку престижных призов, на днях получила в Лос-Анжелесе «Золотой глобус» в номинации «лучший иностранный фильм». Теперь ей прочат лавры «Оскара» - с полным на то основанием. Но речь, собственно, не о копилке наград, к которым сам режиссер внешне относится почти с олимпийским равнодушием. Есть еще один «сюжет», связанный с фильмом и стоящий между ним и действительностью наподобие «Некоего в сером» из пьесы Леонида Андреева. При всех несомненных художественных достоинствах новое творение Звягинцева, в чем-то по-прежнему наследующее скупую и камерную традицию Бергмана, а в чем-то отступающее от нее на ранее чуждую мастеру территорию широкой социальной драмы, обладает вдобавок потрясающим свойством: оно выносит приговор путинскому режиму.

Кадр из фильма «Левиафан»

Причем делает это не как расхожая кинопублицистика. А как действительно высокое произведение искусства. Со времен балабановского «Груза 200», появившегося в 2007-м и камня на камне не оставившего от идиллической ностальгии по СССР, более обличительного фильма в российском кинематографе не было.

Сам Звягинцев призывает не превращать все в политику, «не схлопывать свой собственный мир до квасного патриотизма, а смотреть на мир шире». При этом подчеркивает, что «в фильме так, как оно есть на самом деле». Если охарактеризовать это «так» одним словом, то получится – безысходность. В ее пучинах, куда более глубоких, чем впадины Баренцева моря, где снимался фильм, и тонет вся жизнь главного героя фильма Николая Сергеева (Алексей Серебряков). Ибо над всем этим царит Левиафан-государство.

В одном из интервью Звягинцев объясняет эту символическую аналогию, визуально скрепленную огромным скелетом морского чудища, лежащим на суровом, каменистом, северном берегу. Человеку, говорит режиссер, «нужно было создать государство, он делегировал этому суверену выступать защитником его жизни, социальных потребностей. В результате своими руками создал монстра, поедающего его волю. Отдал добровольно все права и свободы. Так и был заключен этот контракт не с идеальным платоновским государством, а с государством Гоббса».

В сущности, Звягинцев рассказывает историю нового Иова, на которого обрушиваются одно за другим несчастья и кары. Герой Серебрякова – так же, как и библейский персонаж – даже вопрошает небеса: «За что, Господи?» За что коррумпированный и всевластный мэр города Шелевят (Роман Мадянов) отбирает у него за бесценок кусок земли, на котором он выстроил свой дом? За что судья, отрешенно, как молитву-скороговорку, читающая приговор об отказе в удовлетворении иска Сергеева, принимает губительное для него решение? За что Николай вынужден прибегнуть к помощи своего старинного друга-адвоката Дмитрия (Вдовиченков), который, приехав с с обнадеживающим компроматом на мэра из столицы, мимоходом переспал с женой Сергеева Лилей (Елена Лядова) вначале в гостинице, а затем – на пикнике, чуть ли не в присутствии всей честной компании? За что сын Николая ненавидит свою мачеху и требует, чтобы Николай ее выгнал? За что Лиля уходит по-тихому из дома, а спустя несколько дней ее труп находят на морском берегу? За что, наконец, это самоубийство (в быть может, убийство – фильм не дает ясного ответа) «вешают» на Николая, приговаривая и без того растоптанного жизнью человека к 15 годам лишения свободы? За что уже после всех трагических перипетий Шелевят, узнав о приговоре этого неправедного суда, с удовлетворением бросает: «Будет знать, на кого залупаться». За что в финале картины глава епархии, прежде под рюмку водки внушавший напуганному перспективой разоблачений мэру, что «всякая власть – от Бога», читает долгую и проникновенную проповедь с амвона храма, возведенного на месте снесенного дома Николая?

Кадр из фильма «Левиафан». Николай (Алексей Серебряков) и Лиля (Елена Лядова)

Звягинцев на все эти «за что?» дает ответы. Но дает – как художник.

В фильме есть сцена в гостинице, где побитый после соития с Лилией Дмитрий пресекает ее реплику о том, что это она во всем виновата, своей: «Во всем виноваты – все». В том смысле, что один человек не может быть виноват во всем, у каждого своя доля вины. Разумеется, и государство не может быть напрямую виновато абсолютно во всем. Например, в том, что Лилия изменила мужу с его лучшим другом. Утверждать обратное – значит, следовать логике персонажа иронического стихотворения Игоря Иртеньева, которое приводит один читателей «Новой газеты» в качестве своеобразного комментария при обсуждении «Левиафана»:

Просыпаюсь с бодуна,
Денег нету ни хрена.
Отвалилась печень,
Пересохло в горле,
Похмелиться нечем,
Документы сперли,
Глаз заплыл,
Пиджак в пыли,
Под кроватью брюки.
До чего ж нас довели
Коммунисты-суки!

Да, такие причинно-следственные связи могут вызвать улыбку. Но все же атмосферу безысходности создает в обществе именно государство.

Ввергнув своих подданных в беспросветное существование, оно не оставляет им иных развлечений, кроме водки (ее в фильме много), агрессивно-бессильного мата (чуть поменьше, а для российского проката его и вовсе вырежут) и адюльтера. Если ты не в состоянии ничего поменять, то проще и, возможно, безопаснее всего – проораться, напиться, трахнуться и забыться. Чтоб не покончить с собой. Или чтоб не сойти с ума.

Это ведь государство в лице его Великого Кормчего решило создать в России из православной церкви некое подобие раковой опухоли, способной перемолоть и сожрать все здоровые клетки организма, еще остающиеся в стране. Поэтому кульминацией фильма можно считать разрушение экскаватором дома Николая, еще не утратившего тепло своих прежних обитателей, а апофеозом – речь Владыки под занавес ленты. Правильную на словах и практически никак не связанную с тем, что в действительности происходит в стране.

Это, в сущности, пародия – до жеста, до благостных фиоритур в голосе – на Патриарха Кирилла. Но выглядит она не смешно, а зловеще. Именно в силу своей узнаваемости. Звягинцев говорил, что готов подписаться под каждым словом «своего» Владыки. Добавляя при этом: «Но «не по словам судят, а по делам». И дистанция между поступком и словом может развернуться в бездну. Эта сцена с обращения к пастве священника – настоящий вербатим (от лат. verbatim — дословно – Ю.Б.), слова из речи на открытии одного из храмов».

Благословляя власть по сути на преступление (лишь бы она, как мэр Шелевят, приходила к иерархам в рясах «не с пустыми руками»), церковь и сама превращается в преступную организацию. И следует отметить, что Звягинцев – первый и единственный, кто сегодня средствами кино ставит путинскому режиму такой диагноз. Поэтому вовсе неслучайно, что против широкого проката фильма в России выступила так называемая «православная общественность». К примеру, глава Ассоциации православных экспертов Кирилл Фролов (о котором Станислав Белковский отозвался как о «психически больном человеке», добавив, однако, что «священноначалие РПЦ Московского Патриархата тяготеет именно к такой нише») заявил, что «Левиафан» – это зло, а злу не место в прокате. Мы попросим Министерство культуры не допустить выхода фильма на экраны и приступить к созданию «православного Голливуда». (К слову, на роль «столпов» православной «фабрики грез» АПЭ готова назначить двух известнейших в российском кино «борцов за нравственность» – Никиту Михалкова и Ивана Охлобыстина.) 

Председатель Синодального отдела по взаимоотношениям церкви и общества протоиерей Всеволод Чаплин признался, правда, что фильма не видел, зато слышал, что «он сделан в расчете на западную аудиторию, точнее, западные элиты, так как сознательно воспроизводит расхожие мифы о России и помогает этим мифам укорениться». Он также предупредил, что «когда кто-то пытается унизить церковь, он унижает Христа».

Справедливости ради следует заметить, что были отзывы и иного толка. Так, диакон и известный блогер Андрей Кураев отметил, что «Левиафан» – антиклерикальный фильм, но это не делает его антицерковным или антиправославным. «Когда духовенство вмешивается в дела государственного управления, это называется клерикализм, – объяснил Кураев. – Клерикализм запрещен российской Конституцией, и антиклерикальное высказывание находится в рамках закона и даже в интересах церкви». Однако скорее всего, для людей в рясах такое мнение будет чем-то вроде гласа вопиющего в пустыне.

Есть в сценарии «Левиафана» одна новация, о которой, по-видимому, следует сказать отдельно: портреты вождей. Нет, не изображение Путина в кабинете мэра – подобное встречалось и ранее. В том же «Грузе 200» Балабанов останавливает время на годе 1984-м тем, что вешает на начальническую стену светлый лик тогдашнего генсека Черненко. У Звягинцева – другое. На пикнике тихий и нудный мент Степаныч (сведший, по словам Николая, двух жен в могилу) после стрельбы по бутылкам сообщает, что у него есть кое-что поинтереснее в качестве мишеней. И достает их багажника портреты прежних вождей – Ленина, Брежнева, Горбачева. А на вопрос, нет ли в его «закромах» нынешних руководителей, отвечает: «У меня на хозяйстве кто хошь найдется. Но нынешним рановато еще, не пришло их время. Нет, так сказать, исторического зазора. Пусть пока на стенке повисят».

Показательно, что вожди минувшего остаются целы и невредимы «благодаря» сексу Лилии и московского любовника: почти вся компания убегает к скалам, где происходит совокупление, чтобы не допустить кровавой расправы Николая над Дмитрием. Иными словами, факт, что простые граждане идут на поводу у своих низменных инстинктов, а минутная страсть торжествует над разумом, духом и моралью, как раз и служит для верховной власти «оберегом». Позволяет ей сохраниться и не быть расстрелянной собственным, ставшим довольно циничным, народом.

Не уверен, что именно этот смысл вкладывал режиссер в данную, достаточно сложную и многозначную, сцену, но он, во всяком случае, «вычитывается» из нее. Как, впрочем, и еще один: русский народ способен топтать только поверженных кумиров. Пока же «фюрер» в силе, народ готов безмолвствовать. Почти как в трагедии «Борис Годунов». И вовсе не в духе стихотворения Михаила Лермонтова («оппозиционера-патриота» в терминологии Путина): «Так храм оставленный – все храм, Кумир поверженный – все Бог!» Нет, не Бог. Так что хозяина Кремля вполне обоснованно бросало в пот, когда он смотрел кадры последних минут жизни свергнутого ливийского диктатора Каддафи, для которого «исторический зазор» на тот момент уже наступил.

Съемочная группа «Левиафана» на фестивале в Каннах

Ну и наконец – об апостоле Павле. Он незримо присутствует в «Левиафане». Даже мантра «вся власть – от Бога» – это слегка искаженная цитата из него. Павел как бы заочно спорит с мрачной безысходностью картины. Мир остовов и скелетов, мертвячина, которой в отличие от ситуации «Груза 200» (где муки героини – этого туповатого Иова в юбке образца 84-го года – достигают своего предела в окружении трех трупов, один из которых принадлежит жениху, погибшему в Афгане) уже некуда дальше разлагаться, – все это может в одночасье измениться. Разве не сказал апостол в своем Первом послании Фессалоникийцам: «День Господень так придет, как тать ночью»? Разве не намекнул на саму возможность такого «Черного лебедя»? Разве не стали его слова, как отметил французский философ Ален Бадью, предтечей знаменитой фразы ницшеанского Заратустры, который в диалоге с огненным псом говорит: истинные события неожиданно настигают нас в момент величайшего молчания. И разве не применимы другие слова Бадью к нынешней российской действительности? «Никакая мораль – если под «моралью» понимается практическое подчинение закону, – не может оправдать существование субъекта», – говорит философ, отсылая нас опять-таки к строке Послания Павла у Галатам: «Человек оправдывается не делами закона, а только верою в Иисуса Христа». Да. Не тупым подчинением (а главный герой, как ни крути, ведет себя в духе «молчания ягнят»), не обрядом, из которого выхолощено все живое – а исключительно верою. Той, что стала в России позолоченной декорацией. Будь иначе – Путину, виновному в гибели уже нескольких тысяч даже не украинцев, а своих собственных сограждан, россиян, которых зомби-ящик отправил в Украину «защищать» «Русский мир», – не аплодировали бы при входе в храм, как будто перед паствой – явление Христа народу.

И вот еще что. Апостол Павел – знаковая фигура, которая, как мне кажется, витает не только внутри фильма, но и вокруг него. Точнее – вокруг режиссера. Еще точнее – вокруг двух режиссеров. Второй – разумеется, создатель «Груза 200» Алексей Балабанов. И вот почему.

Павел – в пору, когда его еще именовали Савлом – был ревностным притеснителем христиан. И только когда на своем пути в Дамаск он вдруг услышал неведомый голос «Савл! Савл! Что ты гонишь меня?» и на три дня ослеп, а затем был исцелен христианином Ананией и приял таинство крещения, – только тогда он стал защитником христианства. И противником тех, к числу которых сам недавно принадлежал. Предмет прежней ненависти стал для него предметом любви. А прежняя идентичность была подвергнута беспощадной критике.

Показательная инверсия, вполне накладываемая на судьбы обоих режиссеров. И Звягинцев, и Балабанов (к сожалению, уже покойный) – люди, любящие Россию. В каком-то смысле – ее апологеты.

Достаточно заметить, что Балабанов, с половиной украинской крови в своих жилах, Украину терпеть не мог, а самой большой драмой конца минувшего века, как и Путин, считал распад Советского Союза. Однако большой художник всегда шире собственных политических убеждений. В некотором смысле Балабанов, разорвав их узы, как раз «Грузом 200» и превратил себя из Савла в Павла. Отрекся от своей прежней веры (чего, кстати, просто как человек он никогда не делал, неизменно заявляя, что испытывает ностальгию по временам застоя). Он создал фильм, который похоронил все иллюзии в отношении того строя, который существовал 70 лет на территории 1/6 земной суши.

Фильм также пытались запретить. Одной из активнейших противниц широкого проката была космонавт Светлана Савицкая, депутат Госдумы от КПРФ. Картину объявляли «чернухой», пасквилем на Советский Союз. Еще на стадии подготовки в ней отказались сниматься знаменитые актеры, под которых писался сценарий: Евгений Миронов и Сергей Маковецкий (последний, правда, потом все-таки принял участив в озвучке – его голосом говорит в кадре «профессор научного атеизма», которого сыграл Леонид Громов). Однако на все претензии к своей работе Балабанов отвечал: я со всем этим столкнулся в своей собственной жизни. Он даже предуведомил зрителей начальным титром: мол, все основано на реальных событиях. А домыслов, напротив, здесь не слишком много – ну да, гробы в квартиры таким образом, как это сделано в фильме, не заносили. Ну и еще кое-что – по мелочам.

«Груз 200» стал в 2007 году шоком для России. Ни слова не говоря о падении цен на нефть, он показал, почему у СССР не могло быть никакого будущего. Потому что СССР к 1984 году был уже разлагающимся трупом, над которым вились эскадрильи мух. И все, что с ним можно было сделать, это предать земле.

«Левиафан» Звягинцева, начавший свой путь к зрителю в минувшем году, говорит о том же. Но уже в отношении нынешней России. Путинской. И главное несчастье для нее заключается в том, что большие художники, почти как пророки, не умеют лгать. 

P.S. 16 января 2015г. Как сообщает интернет-газета Znak.com, в мурманском городе Кировск, где проходили съемки «Левиафана», произошло двойное убийство. Застрелен глава администрации Илья Кельманзон, а также его заместитель по ЖКХ, теневой «хозяин города» Сергей Максимов. Убийца – пожилой предприниматель Иван Анкушев, доведенный до отчаяния городскими чиновниками, - после содеянного покончил с собой. Случившееся опровергает оценку главы российского минкульта Владимира Мединского, заявившего, что «Левиафан», главный герой которого оказывается в сходной ситуации, не является «российской историей». Трагедия также ниспровергает мнение российских охранителей, утверждающих — картина Звягинцева снималась по американскому сюжету и для западного зрителя.